Меч и его палач

Мы уже уговорились, что рано или поздно поженимся по всей чинной проформе. Только вот найдем домик – знаешь, my dear, из таких наполовину сельских, наполовину буржуазных, какие иногда встречаются в парижских пригородах середины девятнадцатого временно́го округа. С регулярными куртинами и стрижеными зелеными бордюрами у фасада, вьющимися вверх по веранде и фигурам растительных зверей желтыми розами и сиреневой глицинией, а на самой веранде пусть непременно будут выкрашенная в белый цвет плетеная мебель и белейшие кружевные занавески. В зимних комнатах абсолютно необходимы моррисовские настенные гобелены и яркие смирнские ковры на полу. А также для столовой и твоего кабинета – мебель в стиле бидермейер, в спальне – японская ширма с эротическими рисунками по гравюрам укиё-э работы Хокусая и до кучи – огромная, как у мадам Дюбарри, кровать с высоким резным балдахином и тяжелыми двойными занавесями: из парчи и шелка. Сущая комната в комнате, внутри которой не спать следует, а играть в прятки или в троянского коня.

Как вы поняли, эту жуткую смесь эпох и стилей надо еще утрясти в ожесточенных спорах, а предметы спора – отыскать в приемлемом состоянии. Потом подогнать одно к другому стилистически с помощью окраски, лакировки, гравировки, планировки и прочего колдовства и ведьмовства. Модных дизайнеров приходится звать аж из округа номер двадцать один.

А только устаканишь все эти гламурные штуковины – здрасте пожалуйста! Все летит непонятно куда, плывет наподобие восковой свечки, мерцает, как зарница в нагроможденной туче. И ты оказываешься либо внутри чистенького интерьера поздних голландцев, либо вообще в стандартном европейском пентхаусе. Потому что у твоей виллы снизу отрастает этак с десяток этажей. Без лифта. Иногда без лестницы тоже.

Можно, разумеется, отловить задницей (или на свою задницу) какое-нибудь особо вредное кресло или козетку, придавить всем телом и посмотреть, что из этого выйдет. В конце концов, вся реальность моих Елисейских Полей меняется не более чем дважды в восемь-девять часов, и то от силы. Однако здесь нам обоим скучно и грустно удерживаться на месте, а стоит только встать – и вся куролесица начинается сначала.

Мы пробовали оставить интерьер в покое, надеясь, что он сам, по своей собственной воле и логике, себя гармонизирует и из него вылупится нечто вроде ар-деко, югендштиля или, по крайней мере, модернизированного особняка писателя-миллионера Горькушинского. Но то, на чем он, такой-сякой, обыкновенно соглашается остановиться, бывает куда больше похоже на посмертный бред великого Гауди… Правда, спальня вечно стремится к истинно самурайскому лаконизму и стоицизму: упомянутая ширма, парные деревянные подставки для головы и шесть толстенных татами на полу.

А нет уютного, располагающего к себе блудуара – нет и совокупления.

Да нет, я не жалуюсь, что вы… Я же понимаю, чего боится моя Стелла Морская. Того, что изменив себя, потеряет и это единственное свое пристанище.

В тот раз, который напрочь всё переменил, мы сидели, обнявшись, на крыльце – ее рука на моей надежной спине, моя лапища на ее обильных рыжих косах – и глазели вокруг. Находились мы здесь не просто так: за нашими спинами происходил очередной дворцовый переворот. Ну и просто вокруг было как-то по-необычному обыкновенно. Даже та странная штуковина, которая застряла в моем кармане после прошлой совместно проведенной рутенской ночи… Вроде как старый и драный Грибов ошейник с личной монограммой: после одного из его бурных апрельских похождений я вынужден был сменить его на новый.

Надо сказать, что на Полях любопытная перспектива – видишь всё от края до края, будто пейзаж стягивается вокруг тебя в комок при малейшем твоем желании. Этот эффект, тем не менее, пропадает, стоит тебе отвести взгляд и направить его в другую сторону.

В общем, только что я нащупал диковинный кольцеобразный артефакт и поднес к лицу как огромную лупу, желая рассмотреть поближе, – как с другой стороны проявилось изображение: некто ступил на далекий мост, переброшенный над темной рекой.

Да, тот самый мост, оболы за проход по которому мы беспечно и со смыслом потратили. Никто и никогда не желал выйти отсюда над водой – и, по всей видимости, не мог этого хотеть.

Но эта троица спокойно проплыла по самой середине деревянного перешейка и через толпу двинулась к центру – туда, где в окружении озера лилий, ирисов и калл громоздилась текучая гора воды. Наш народ любопытен, но любопытен умеренно и даже вежливо, и оттого лишь спокойно поворачивал к пришельцам головы. Легкое волнение двигалось вслед за ними, проходило по толпе, будто волна с округлым гребнем: прильет и откатится назад, с шелестом таща за собой раковины и камушки. Будто радужный водяной пузырь: скользит по поверхности людской глади, облекая и отгораживая своих насельников. Да, последнее сравнение куда точнее…