Петька рассказывал одну историю за другой. Его слушали
— Что ты в этом понимаешь? — снисходительно спросил его Шлыков. — Раз не верите, все! Буду молчать.
На Антона дружно зашикали. Донченко был командиром отделения и старшиной палатки. Днем его распоряжения принимались без пререканий. Но сейчас, когда все лежали по койкам, вступала в права своеобразная демократия: «Не любо — не слушай, а врать не мешай». Петька поломался для порядка, но, убедившись, что остальная аудитория настроена более чем благожелательно, вновь стал просвещать. Начав с интимного шепота, Шлыков постепенно увлекся и перешел на полный голос. Его красноречию способствовало то обстоятельство, что среди слушателей не было Раймонда Тырвы, который разместился в соседней палатке. Помощник командира взвода, несомненно, начал бы вмешиваться и уточнять детали. Остальные ребята, менее информированные о подробностях Петькиной биографии, лишь хихикали, создавая благоприятную атмосферу для воспоминаний.
И надо же было случиться, что Шлыкова все же прервали на самом интересном месте. В тугое полотно палатки кто-то сильно постучал.
— Кто там шляется? — рассердился Петька.
Тогда полог палатки откинулся, и в щель просунулась голова.
— Очень инте'есно, — заметила голова, и все сразу замерли под одеялами. В лагере картавил только один человек, Ростислав Васильевич Оль. — С кем я только что беседовал? — спросил командир роты.
Сохранять инкогнито было бессмысленно. Петька сообразил это сразу. Он вскочил и вытянулся около койки, приложив руки к трусам.
— Еще один воп'ос, — продолжал Оль. — У кого из п'исутствующих есть, ну, скажем, сест'ы?
В темноте явственно слышался зуд одинокого комара и разносилось глубокое дыхание спящих.
— Поп'обуйте подставить своих сеете', — посоветовал Оль, — на месте знакомых ученика Шлыкова.
Представить такое было совершенно невозможно, да и некому. Палатка погрузилась в глубокий сон и ответила командиру роты легким похрапыванием.
— Ложитесь, Шлыков, — разрешил Ростислав Васильевич. — Завт'а погово'им.
ГЛАВА 24. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ТАКТА
В лагере спецшколы вовсю развернулась подготовка к физкультурному параду. Разучивали вольные упражнения с веслами, которые предстояло показывать в июле на площади Урицкого. Дима Майдан не понимал, почему они называются «вольными». Триста пятьдесят человек размахивали под музыку тяжелыми палками. Движения отрабатывались до автоматизма и полной синхронности на двадцать четыре такта. В конце упражнений лопасть «превращалась» в приклад, весла-винтовки брались на руку, две роты смыкали ряды и грозно маршировали мимо трибун, уступая площадь другим физкультурникам.
Со стороны это должно было выглядеть красиво, но какой-либо недотепа, проявив вольность, мог начисто испортить все впечатление. Поэтому преподаватель физкультуры Ростислав Васильевич Оль тренировал «спецов» поротно и повзводно, в часы занятий и в выходной день. Он пользовался хорошей погодой, которая наконец пришла на смену затяжным дождям.
Тренировались на ровной лужайке неподалеку от лагеря. Это была не совсем лужайка, а заросшая травой крыша подземного бензохранилища. Замаскированная кустарником колонка со счетчиками и шлангами свидетельствовала о том, что прежние хозяева острова немало потрудились над тем, чтобы превратить его в крепость.
В воскресенье, в послеобеденное свободное время Димка решил заняться исследованием остатков вражеской обороны. Он подозревал, что в окрестностях лагеря можно обнаружить вещи поинтереснее финской пуговицы, которой владел Гасилов. Майдан, Гасилов и Ковров заранее сговорились улизнуть для тайной рекогносцировки. Майдан пригласил еще и Леку Бархатова в качестве консультанта. Имелось в виду, что сын полковника должен лучше остальных «спецов» разбираться в сухопутных крепостных сооружениях. К разведчикам собирался присоединиться еще и Петька Шлыков. Но на его голову обрушились крупные неприятности.
Утром Шлыкова вывели из строя. Командир роты конспективно изложил содержание ночной беседы в палатке и под общее веселье вкатил рассказчику два наряда вне очереди. Вместо воскресной прогулки Шлыкова заставили наводить чистоту в отхожем месте казармы, которое, вероятно, не функционировало со дня изгнания с острова шюцкоровцев.
— Не буду здесь прибираться!
— Будешь, — успокоил его Раймонд Тырва, который как помощник дежурного по лагерю схлопотал для приятеля эту работенку.
— Какой ты друг, если в душу гадишь!
— У тебя не душа, а гальюн, — возразил Раймонд. — Так что здесь все правильно.
Шлыков пробовал еще спорить, но Тырва предупредил дальнейшие возражения.
— Учти, стенки у палаток всего лишь брезентовые. Я тоже слышал твои воспоминания. До единого слова.