Мастеровой. Магия и пули

— Что тебе? — раздалось в голове. — Сам сказал — так сам расхлебывай! За базар нужно отвечать. Как по мне, так Варя лучше, чем актриса, выдающая себя за баронессу. Выпуклости у нее побольше, ну, а впуклости приятней. Отключаюсь, дальше только сам.

Федор попытался возразить, но княжна отыскала его губы и впилась в них поцелуем…

[1] Клошары — французские бездомные и нищие, как принято считать. Но смысл этого определения шире: это люди дна, нередко не желающие работать, профессиональные попрошайки.

[2] Бюстгалтеры в то время еще не были массовым товаром, хотя уже появились в продаже.

[3] Самые распространенные автомобили Рено того времени имели закрытый салон на две персоны. Водитель сидел на двухместной скамье впереди как кучер на облучке.

[4] Эльзас в то время входил в состав Германии.

[5] Садитесь, пожалуйста. (Нем.).

[6] Благодарю. (Нем.).

[7] Это так: высокомерия у немецких генералов было выше крыши.

[8] Специально для любителей заклепок: в то время магазины к пистолетам называли «обоймами».

Глава 8

Избежать Федору рокового выбора помогла сама Варвара. Она отстранилась, услыхав его бурчание.

— Что ты сказал?

— Повторю. О том, что случилось, непременно нужно сегодня же сообщить российскому послу.

— Но в посольстве приемное время закончилось… — она сделала последнюю попытку одержать победу в маленькой войне за внимание избранника. — Быть может, лучше завтра, с самого утра?

— Решайся, Федя! — раздалось в голове у князя. — Или задерешь Оболенской подол прямо сейчас, или немедля едем к послу. Князь Юсупов-Кошкин вправе требовать аудиенции даже среди ночи.

Друг чувствовал, насколько Федора охватило естественное мужское желание. После горячих ласк баронессы хотелось продолжения утех. Но Федор сумел пересилить себя.

— Дорогая! Я скоро вернусь. Дело чрезвычайной государственной важности. Прости…

Поцелуй в лоб — все, что досталось Варваре.

— Ты обидел ее, — заключил Друг, когда Федор вышел из отеля.

— По-хорошему, нужно было не трапезничать с ней, а сразу к Извольскому[1] бежать, — буркнул князь. — Но Варя дрожала нервно. Не каждый день тебя похищают, запирают и угрожают.

— Сделанного не воротишь. Поспешим.

Шел девятый час вечера. Офицер при посольстве Российской империи, придирчиво глянув на пашпорт князя, сообщил:

— Его превосходительство уехать изволили. Запишитесь на прием в следующий понедельник.

— Бюрократы, мля… — выругался Друг. — Все то же самое. Одно окно, а в нем тебя пошлют три раза. Или в другие окна, или куда подальше. Федя! Узнай, кто у них главный по военным делам. Атташе или как там зовется его должность.

По подсказке офицера князь отыскал небольшой, точнее говоря — невзрачный домик на Монмартре. По чину ли полковнику? Впрочем, в Париже все очень дорого. Возможно, снять такой обходится казне куда дороже, чем дворец в Москве.

— Неприметная дверь на первом этаже ведет в задний проулок, оттуда — на соседнюю улицу. Идеальное шпионское гнездо, — прокомментировал Друг, вернувшись с короткой разведки. — Наверху двое мужчин, лакей готовится ко сну. Господского вида — читает.

Федор дернул за висящий у двери шнурок. Внутри едва слышно звякнул колокольчик. Открывать вышел владелец резиденции, полностью опровергающий впечатление о типическом шпионе — невзрачном и неприметном. Статью и ростом он походил на кавалергарда. А усы, закрученные лихо, видимо, снятся в откровенных снах далеко не одной красотке…

— Чем обязан, сударь? — спросил «кавалергард».

— Я — князь Юсупов-Кошкин. По неотложному и крайне конфиденциальному делу, — поклонился Федор.

— Полковник Игнатьев, Алексей Алексеевич. Наслышан о вашей миссии. Проходите, князь. У вас в саквояже…

— Сведения о германских агентах в Париже. Вам будет небезынтересно.

Они поднялись на второй этаж. Федор извлек из саквояжа объемистую папку. Оценив ее толщину, полковник предложил:

— Вижу, разговор не на четверть часа. Позволите ли угостить вас ужином? Я только вернулся, сам не успел. Жена в отъезде, кто еще мне составит компанию?

Непринужденность, с которой Игнатьев разговаривал со знатным гостем, и предложение разделить трапезу действовали располагающе. Федор вдруг почувствовал, что действительно не против. Под гнетом мрачных мыслей от прочтения немецких документов он едва притронулся к поданному в отеле. Наверно, Варвара подумала — специально оставляет живот наполовину пустым, чтоб сподручнее было утолить другой голод. Разочарована, видать.

— Знаете, когда я только получил назначение в Париж и впервые зашел в кафе у Елисейских Полей, оттуда прекрасный вид на Эйфелеву башню, столь проклинаемую старожилами, — начал рассказ дипломат, собственноручно расставляя на столе приборы, — то за соседний столик присела девушка. Из мастериц-швеек или что-то вроде того, здесь их именуют «миднетками». Я по-простому заказал ветчину и пиво. Парижанка — блюдо устриц, чудесно пахнущий домашний паштет, белое вино, круассан и чашку черного кофе. В России ее заказ сочли бы деликатесным, n'est-ce pas?[2] Стоил бы не менее двадцати целковых… А гарсон взял с нас одинаково.