Мастера и шедевры. Том 2

«Левитан был разочарованный человек, всегда грустный, — писал Коровин. — Он жил как-то не совсем на земле, всегда поглощенный тайной поэзией русской природы... Летом Левитан мог лежать на траве целый день и смотреть в высь неба».

«Как странно все это и страшно, — говорил Левитан, — как хорошо небо, и никто не смотрит. Какая тайна мира — земля и небо. Нет конца, никто никогда не поймет этой тайны, как не поймут и смерть. А искусство — в нем есть что-то небесное — музыка…»

Наедине с Русью… Эти записки Коровина еще крепче утвердили мои размышления о левитановском неизбывном, постоянном диалоге с природой России. В те юные годы он только подходил к истинному контакту с пейзажем… С годами эта связь стала для Левитана его жизнью, его святой целью.

Все шло бы ничего, но заедали палитру привычные коричневые тона, не хватало смелости увидеть звенящую синь пленэра.

Левитан мается.

Пропадает где-то сутками. Приходит какой-то чужой, с воспаленными глазами, перепачканный красками, худой и печальный.

Саврасов глядит на его маленькие этюды, хмыкает.

Доволен.

И вот наступает первая в судьбе живописца выставка. Прочтите строки из газеты «Русские ведомости», в которых отмечают удачу пейзажей Куинджи, Шишкина, Саврасова и…

«Пейзажист г. Левитан выставил две вещи: одну — «Осень» и другую — «Заросший дворик».

Дальше им дается высокая оценка:

«Все это написано просто мастерски, во всем проглядывает чувство художника, его бесспорно жизненное впечатление от природы; судя по этим двум картинам, нет сомнения, что задатки г. Левитана весьма недюжинного характера». Господин Левитан… А ему, этому юноше, — всего семнадцать лет. Это был 1877 год. Таково начало. Казалось, блестящее. Шлагбаум успеху открыт.

Левитан был истинным певцом Отчизны.

Как-то художник заметил:

«Говорят, что нужно ехать в Италию, только в Италии можно стать художником. Но почему? Чем пальма лучше елки?»

Эта мысль нашла подтверждение во всей его жизни.

Он был певец Отчизны не потому, что не видел красот иноземных. Нет.

Он не раз колесил по Европе, но жизнь искусства была дома, на Родине.

Надо представить себе Левитана той поры — юношу экзальтированного, с воспаленной фантазией, прибитого бытом… И, несмотря на это, мощно и прямо идущего к своей цели, к созданию портрета русской природы — яркого, многозначного, объемного.

… Вскоре стираются воспоминания детства, обычно самые яркие.

Он живет будущим.

Левитана поддерживали. Его маленькие этюды не раз экспонировались на выставках и имели успех, но… В 1879 году страну сотряс выстрел в императора Александра II.

Москва теперь закрыта для Левитана.

Он уезжает за город, в Салтыковку, и оттуда ежедневно добирается в Москву на «чугунке».

Денег нет.

Ботинки разбиты.

Драный костюм и пустые карманы.

Стыдно было показываться на люди.

Так накапливались в душе одиночество и тоска, которые даже в дни самых светлых удач омрачали жизнь молодого живописца. И эти перепады чувств рождали меланхолию — эту страшную ржавчину души.

Но он работал с энергией, изучая пейзаж во всех его деталях и подробностях, в цвете и тоне. Почерку Левитана с годами все более и более будет свойственна широта обобщения в мазке, колорите и композиции.

Но это был результат невероятного труда, наблюдения.

От деталей к общему — таков закон большого искусства.

История с учителями у Левитана была интересной и своеобычной.

Великий Перов известен как проповедник критического реализма. Его полотна были полны горькой правды жизни.

«Московская школа, — вспоминали о той поре С. Глаголь и М. Нестеров, — носила в себе своеобразный яркий отпечаток страстного увлечения и художественного подъема».

И, думается, по своим устремлениям Москва и ее училище были в какой-то степени антиподом петербургской Академии.

Это чувствовалось по многим признакам.

Но Левитан был пейзажист.

Лишь Саврасов, этот второй колосс училища, сумеет привить ему вкус к неистовому поиску поэзии и правды природы.

Очень заметен был приход в училище Поленова. Этот европейски образованный живописец принес с собой веяния пленэра; его картины и этюды, привезенные из-за границы, сразу поражали своей сочностью и свежестью.

Вот эти разные, большие художники влияли на становление юного таланта…

Аскетизм и гражданственность музы Перова, напряженный лиризм русского Коро — Саврасова и блистательный дар Поленова — все эти столь отличные друг от друга мастера вместе дали Левитану понимание широты и ощущение нужности художника, его благородного труда.

…Салтыковка. Вокруг кипела обыденная дачная жизнь. Мелькали белые платья и чесучовые костюмы, соломенные шляпы, яркие зонтики, блестели кокетливые глазки модниц, а у будущего мастера не было ни гроша, он голодал. Но наперекор всему отчаянно работал. Левитан не сдавался, он свято надеялся на целительную силу таланта и труда.

Упорство, вера и работа дали свои плоды. Юного пейзажиста заметил сам Третьяков.