Мастера. Герань. Вильма

— Не вру я! — Взгляд Имро становился все вкрадчивей и соответственно окрашивался и голос: Имро втолковывал ей, убеждал, что он на самом деле пошел в имение ради нее. — Я весь день тебя дожидался, да все попусту.

Штефка, смутившись, снова огляделась. А что, если кто-нибудь из имения увидит их? Не надо бы ей тут с Имро стоять.

— Я была в Церовой, — сказал она. — Сегодня задержалась там дольше обычного. Йожо еще рассердится на меня.

— Не думаю, — заметил Имро.

Но Штефка, покачав головой, твердила свое. — Ну да ладно, — улыбнулась она. — Вывернусь как-нибудь.

Подумала-подумала и как бы извиняясь: — Ну мне пора!

И неторопливо пошла вперед. Не решаясь удерживать ее, Имро двинулся следом.

Но Штефке это не понравилось. Не могут же они заявиться в имение вместе! Тут же пойдут сплетни, пересуды.

Поэтому, сделав несколько шагов, она остановилась. — Знаешь что? — предложила она. — Давай повернем назад. Походим немного.

Имро приятно удивился такому предложению. «Добрый знак!» — удовлетворенно подумал он. Они повернули и вскоре сошли с тропки.

Штефка объяснила: если бы их увидели из имения, получилось бы очень неловко. Имро согласился, но в душе радовался, что на свете бывают и неловкие вещи, иной раз они даже кстати. На этот счет, конечно, у него были свои соображения, но он оставил их при себе.

Они шли на приличном расстоянии друг от друга, и Имро с удовольствием сократил бы его, а то и вовсе бы устранил, но пока не осмеливался. Тут рубить сплеча не годится, можно случайно что и напортить, навредить делу.

Хуже всего, что не ладился разговор. Как только ни распинался Имро, но Штефку, казалось, это мало трогало, во всяком случае не так, как ему бы хотелось. Она была вся не своя, рассеянная, встревоженная; то и дело останавливалась и все твердила, что ей нельзя так надолго отлучаться из дому: чего доброго, подымется шум.

Но Имро уверял ее, что никакого шума не будет — в имении дым коромыслом, гости уже под градусом, и все еще пьют, и тараторят, и веселятся, и кончать вовсе не собираются. Едва ли кого из них заботит сейчас время.

Он хотел намекнуть, что и Йожо изрядно подвыпил и, верно, уже покачивается за столом либо, спотыкаясь, бродит по горнице и старается перекричать всех, но такое замечание могло бы обернуться и против него. Штефка могла б усмотреть в нем скрытое ехидство, злонамерение, предубежденность по отношению к Йожо и из этого заключить, что Имро не испытывает к ее мужу особо дружеских чувств.

Нет-нет, Имришко! Прикуси язык! Любишь ли ты Йожо, не любишь — это твое личное дело, откровенничать ты ни с кем не обязан, думай что хочешь, но язык не распускай! Никаких намеков и пересудов! Нечего Йожо чернить! Да и что ты о нем такого знаешь, ну что тебе о нем известно?! Ровным счетом ничего. Глупости одни, бредни! Только зря оконфузишься перед Штефкой, уронишь себя в ее глазах, а то и огорчишь ее или вовсе рассердишь. Обидится она — и прощай! Беги потом за ней, втолковывай, убеждай: голубушка, не убегай, не глупи, выслушай меня, ведь я не то хотел сказать! Нет, Имришко, негоже! Сам должен соображать! Уж лучше похвали Йожо, что тебе стоит, похвали его, а там увидишь — может, тем и умаслишь Штефку!

Нет уж, дудки! Охота была ему Кириновича хвалить. Просто надо подольше тянуть разговор, а там видно будет!

— Чего зря тревожишься, — говорил Имро, покачивая головой, даже, собственно, всем телом — от самых ступней; он покачивался медленно, мерно, переваливаясь при каждом шаге и при каждом втором клонясь все ниже, все ближе к Штефкиному плечу, должно быть просто затем, чтобы она лучше слышала. — Для гостей у вас все приготовлено. Йожо вовсю их обхаживает. У вас весело. Гости довольны, еды хватает.

— Ну и что ж! — тянула Штефка свое. — Надо хоть показаться гостям.

— Ну и покажешься, — заверял ее Имро, смирясь с этой мыслью и довольный тем, что не обронил о Кириновиче худого слова. — Времени хватит, сегодня воскресенье, куда им торопиться? Не разойдутся они так скоро. Кстати, и время еще не очень позднее.