master of loop

Он восстанавливался весь оставшийся день, тренируясь в течение нескольких следующих, прежде чем сбросить цикл, подружиться с Дерреком, сообщить Валену, а затем поспешить обратно в замок, чтобы разобраться с одной “смертью”, которую он уже решил — Яном.

После того как Вален завладел вниманием мальчика, Сайлас немедленно затолкал Райну и его в одну комнату и “заставил” древние иероглифы вырваться из Яна. Это был единственный способ, верил он. И даже если это так… он не мог понять, сколько времени это займет. Он занимался чуть меньше трех месяцев без устали… а потом пришли мертвые. И мертвые победили. Тьма поглотила свет, и дух человека не был разожжен.

Ты умер.

Точка сохранения ‘Кровь Щенка’ была инициализирована.

Символы, в отличие от того, что Сайлас считал словами, были скорее сродни целым языкам. В зависимости от изгиба и угла наклона линии, смысл менялся. Это были слова, но слова на языке, который был сродни тысяче языков Земли вместе взятых. Небольшое изменение могло изменить смысл всего.

Ты умер.

Точка сохранения ‘Кровь Щенка’ была инициализирована.

Иероглифы, буквы, слова, письмена, они были подобны молитвам — торжественным проповедям, евангелиям богов. Они умоляли, они просили, они истекали кровью. Дайте нам. Возьмите нас. Одобрите нас. Спаси нас. Отмените нас. Спасите нас. Спасите нас. Спасите нас. Спасите нас.

Ты умер…

Ты умер…

Ты умер…

Ты умер…

Ты умер…

…

Туманный мир расплывался в смешении форм и цветов. Все было одним, и один был всем. По крайней мере, Сайлас так думал в своем пьяном состоянии. Он бормотал, спотыкался и заикался, его одержимость древними символами вылилась в беспорядочные бредни безумца.

“Рик начинает изменение, линия ставит точку на двух значениях — жестоком и безразличном; бленд конфигурирует холод, и в варианте холода рик становится риком-навязчивым или риком-постепенным. И вот они сливаются в…”.

Он горел.

Ты умер…

Было больно.

Ты умер…

Он ослабел.

Ты умер…

Он плакал.

Ты умер…

Он пел. Он пел слова, он пел мелодии, он пел буквы. Лист бумаги, чтобы осветить весь восток. Чтобы растопить холодный снег. Чтобы вызвать пепельный дождь. Лист бумаги. Буквы. Цифры. Линии. Слова. Символы. Значения.

Ты умер…

“Ха-ха-ха-ха”, — безумно смеялся Сайлас, его глаза внушали окружающим ловкое отступление. “Я понял! Если ульк сочетается с ток, то они не просто сливаются, как гребаные дебильные, современные, нормальные языки! Они — они, блядь, отменяют друг друга! Блестяще! Гениально, блядь! Итак, ульто? ЧТО, БЛЯДЬ, ЗНАЧИТ УЛЬТО?!”

Ты умер…

“Прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня”, — бормотал он в пьяном угаре, не зная, перед кем он вообще извиняется в этот момент. Это мог быть Вален — в конце концов, он видел, как принц умирал сотни, тысячи раз. Обезглавленный, пронзенный копьем, расчлененный, разнесенный на куски… всевозможные ужасы и боль.

Это могла быть и Райна — он бесчисленное количество раз наблюдал, как жизнь покидает маленькую девочку. Он видел, как она умирала и сгибалась, видел, как она плакала и ломалась. Он видел, как ее парализует страх, космический ужас, не знающий границ.

Это мог быть Теннер, это мог быть Сирс, это мог быть Деррек, это могли быть сотни других, за которыми он наблюдал, как они умирали, умирали, умирали и умирали. Они все умрут. Кровь всегда будет повсюду. Куски и кусочки того, что делало человека целым.

Это был адский пейзаж. Это был его личный ад, слепок из цепей грешника. Расплавленная хватка жестокого, которая держала его среди огня, среди боли и страданий. Он не мог убежать. Он не мог спасти их.

Ты умер…

Ты умер…

Ты умер…

Он перестал смотреть. Он больше не мог смотреть. Он убьет себя прежде, чем все это начнется. Дрожь. Дрожь.

Ты умер…

Ты умер…

Жизнь — это переход в вечность. Безграничные заслуги, узнал он. Весь мир был внутри песочных часов, и он переворачивал их. Снова и снова, снова и снова. Он знал все. Он видел все. Всему научился.

Он знал, как на все отреагирует каждая служанка, каждый слуга, каждый разбойник и каждый пленник. Если он крикнет, если пробормочет, если ничего не сделает. Он знал, где они будут, что они будут делать, все. Саша отвечал за картошку и каждый день на рассвете, с первого крика петуха до середины утра, чистил ее. Сэм подметал бы веником лестницу, вверх и вниз, каждый день, в одно и то же время. Каждый раз. Все время. Навсегда. Хардин, Байл, Силка, Фетиль, Сио, Грег, Код… сотни имен пронеслись в его памяти. Он знал все. Все.

Ты умер…

Ты умер…

Ты умер…

…

Сайлас пересказал. Он знал, что ошибается, но все равно пересказывал. Многие годы он полностью вычеркнул из своей памяти, но тем не менее перечислил. Многие другие он смешал вместе, так как все они были одинаковыми, но все же перечислил. А многие другие просто… исчезли, как клубы дыма, и больше никогда не появлялись. Шестьдесят четыре. Шестьдесят четыре…