Мастер Лабиринта

Между стенами и полом проступила черная масляная жидкость, как пот или сукровица. Коридор шел под уклоном вниз, и она постепенно разлилась по всему проходу. Я наступал на коробки и островки мусора, чтобы не касаться ее туфлями. В жидкости мне чудились насекомые и личинки. Я зацепился за железку и упал лицом вниз. Успел выставить руки. Но прежде чем подняться, вдохнул ее испарения. Она пахла железом и химией, и бензином. Какое-то техническое вещество.

Мусор хлюпал - черное масло покрыл тонкий, не смешивающийся с ним слой воды. Мои туфли промокли вместе с носками. Пальцы на ногах сводило короткими судорогами от холода.

Еще через два поворота жидкость поднялась мне до щиколоток. Я несколько раз скользил на подводной гнилой мерзости, хватаясь за грязные стены, чтобы не упасть. После чего яростно тер ладони о брюки, пытаясь избавиться если не от грязи, то хотя бы от памяти прикосновения.

Очередная развилка, двадцать седьмая. Дойду до тридцати - поверну назад. Еще три - и я возвращаюсь. Я ведь не заблудился, я считаю. Отыщу тот коридор, в который влетел, сбегая от дефензивы... и выйду к ним, грязный и виноватый. Деджовы отведут меня наверх. К солнцу, свежему воздуху, открытому пространству. И Комитету Этики Экосферы.

Я хотел свернуть направо.

Нарисованная на стене алая стрелка изгибалась влево. Не технический знак: кто-то изобразил её похожей на речного угря, с вытянутой головой и глазами. Плохой, детский рисунок, но я сделал, как он велел: выбрал левый коридор.

Слабый легкий гул заставлял звучать стены камертоном. От него мелко вибрировал воздух, бежала рябь по воде, и хотелось почесать шею. По мере того как я шел - звук усилился.

Источник звука был впереди. Я побежал к нему, больше не думая о поворотах.

Как стая ос, летящая мне навстречу, гул приближался.

1.2. Пророк

Я шагнул в гудящий звук, и оказался в круглом зале, сияющем таким ярким янтарным светом, что заныл затылок.

В центре зала - сине-серые шкафы с ветвистыми тяжёлыми рогами прутьев, на рогах, как вуаль, наброшена паутинная антенна. Некоторые шкафы без створок: видна рыже-золотая обмотка на сердечниках, каждый из которых размером с меня.

Свежий металлический привкус в воздухе. Как будто скоро гроза.

Трансформаторы. И они работают. Все.

Я отшатнулся.

Отбежал в грязную безопасность коридора. Остановился, прижавшись к стене и быстро дыша. Пытаясь проглотить ужас, который требовал, чтобы я бежал-бежал-бежал, не останавливаясь, пока не забьюсь в маленькую тесную норку.

Этот зал - трансформаторная. Здесь плотность электромагнитного поля зашкаливает. Оно приманивает Рыбу как косяк хорошей жирной макрели. Я должен бежать отсюда, пока она не почувствовала меня, пока не пришла к еде.

Но сейчас её здесь нет. Иначе я бы уже был мёртв. Сейчас её здесь нет, и это - единственный выход из застеночных коридоров, который я нашёл.

Я оттолкнулся руками от стены и вернулся в зал. У меня внутри всё дрожало так же, как дрожал здесь воздух.

Здесь должны быть выходы, или хотя бы карты эвакуации на стенах.

Выдох. Железный скрип. Движение на границе зрения.

Мозг - милосердное устройство. Он показывает не то, что есть, а то, что ты готов увидеть.

В центре треугольника из трансформаторов свернулась большая серая собака. На полу рядом с ней стояла миска с присохшей едой, вокруг миски - белые круглые пятна, ещё одна плошка - с водой. Собака лежала на боку и скребла лапами дверь шкафа, обдирая старую, слоящуюся чешуёй, краску.

Спустя секунду и один сдвиг в восприятии, я понял, что это не собака.

На полу, в позе зародыша, лежал человек, прикованный цепью к трансформаторам, и выцарапывал рисунки. Ногтями.

Единственное пятно света: яркая зелёная полоска на запястье его поднятой руки - браслет рыбьего монаха. Волосы сбившиеся, и кое-где голова блестит от проплешин. Одежда износилась до бесформенного серого тряпья. Его держала не одна цепь, а две. По цепи на каждую ногу. Звенья были из белого, чистого, словно сияющего пластика.

Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть (и запомнить, потому что я нарисую его потом обязательно), и закашлялся от пронзительного запаха. Он вонял горечью немытого тела и экскрементами.

Нечистота, которой я могу быть отравлен, к которой мне нельзя приближаться, даже смотреть на которую нельзя.

Но если он служитель, если делает это добровольно - то это благородно, и заслуживает уважения, которое я обязан проявить. Может быть, ему воды принести?

Монах повернул голову - оказалось, что у него неоново-зелёные молодые глаза. Он старше меня, но не на много. Лет восемнадцать-двадцать, хотя поза его перекрученная, стариковская. Жёлтая кожа на руках и на шее слазит лохмотьями, обнажая розовые пятна.

Чёрная корка крови под ногтями. Он царапал ими круги и линии на створке железного шкафа.

Нормальный человек не сделает с собой такого добровольно.

Он не нормальный. Он - пустая оболочка, кожа, выеденная Рыбой. И оболочку оставили здесь ждать, пока тварь вернётся.

Я сел на корточки перед монахом, заглядывая в измождённое лицо.