И только сейчас, когда я гнала машину на восток и видела прямо перед собой низкое осеннее солнце — пожалуй, этот указатель был мне совершенно необходим, поскольку в глазах рябило от пестрого ковра мокрых листьев, устилавшего боковые дорожки, — я по-настоящему почувствовала, как наказывает меня моя собственная голова за бессонную ночь и за излишнее количество
План возник у меня вчера вечером после нескольких стаканов вина и половины картонного ведерка мороженого; кроме того, я посмотрела на YouTube видеоинтервью с одним человеком. Он рассказывал о случае со своей бабушкой в Мюнхене, когда та стояла перед шеренгой солдат на железнодорожной платформе и смотрела, как ее лучшую подругу запихивают в один из товарных вагонов — в правой руке чемодан, над левой грудью звезда, — но пропустить ее, немецкую девушку, в этот поезд солдаты ни в коем случае не хотели. Однако она все-таки попыталась туда пробраться, черт побери! Она была готова оставить дом и семью ради человека, который был ей дорог, даже если бы это означало, что ей придется бог знает сколько дней и ночей есть, спать и пи́сать в запертом товарном вагоне без окон. И я отнюдь не была уверена, что, зная все то, что я знала об истории, я бы сумела проявить подобную настойчивость. Очень легко вообразить себя одной из тех, кто способен встать, когда всем остальным приказано сесть, но мне все же казалось, что на такое моей самоотверженности не хватит.
Однако я решилась и сейчас ехала в то место, которое вскоре станет моим бывшим местом работы, собираясь дать неверный ответ на любой из вопросов предстоящего теста и тем самым создать все предпосылки для собственного понижения в должности, чтобы затем меня посадили в автобус и отправили — по возможности — в ту же школу, что и мою младшую дочь. Сложнее всего — чертовски сложно! — было сделать выбор между Фредди и Энн, но мне все-таки пришлось его сделать. В конце концов, Энн уже шестнадцать; ей будет неплохо и с Малколмом в течение нескольких ближайших лет, пока он еще сможет удерживать ее при себе.
Однако в моем треклятом плане все-таки было одно весьма уязвимое место, и я поняла это лишь поздно ночью. Меня ведь запросто могли понизить
Нет, мне была совершенно необходима помощь Малколма. Даже если эта помощь будет оказана
Итак, сперва я заехала домой, предварительно послав эсэмэску Малколму, чтобы узнать, ушел он в свое министерство или еще нет. Ответ я получила почти моментально, и он состоял всего из двух слов, написанных заглавными буквами: ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКИЙ ТЕСТ! Это была совсем не та информация, которая мне требовалась, но за долгие годы я уже привыкла к тому, что никогда не получаю от Малколма даже релевантного ответа на сообщения.
Впрочем, наша подъездная дорожка была уже пуста, а часы на приборной доске сообщили мне, что и Энн уже уехала на своем серебряном автобусе. Я не стала заморачиваться насчет выбора подходящего костюма и осталась в джинсах — в дни преподавательского тестирования никакого особого дресс-кода не требовалось, — а потом сразу направилась к письменному столу Малколма, в наш с ним общий кабинет, отчасти напоминавший склад офисной техники. Два принтера, огромное количество белой и копировальной бумаги, папки, ожидающие заполнения и снабженные дыроколами; папки, заполненные всевозможными докладами, уже занимали все полки и все свободные поверхности.
Я, впрочем, хорошо знала, что именно ищу и где мне нужно это искать.
Бланки с готовыми штампами Министерства образования хранились у Малколма во втором ящике стола рядом с конвертами, на которых, как и на бланках, имелся логотип министерства. Я вытащила три бланка и три конверта и стала рыться в бумагах, пытаясь найти хоть какой-нибудь документ с подписью Малколма. Затем я включила принтер и напечатала три предложения, составленные мною еще утром и набранные на мамином лэптопе; я постаралась вспомнить все наиболее характерные выражения моего мужа, чтобы присланный мной «меморандум» звучал так:
Часы внизу сообщили мне, что уже половина девятого и пора отправляться.