Мастер-класс

Дверь за ним захлопнулась с таким грохотом, словно он навсегда отделил от внешнего мира то, что осталось позади, то есть меня; и я поднялась наверх и уселась на кровать в комнате Фредди. Подушка все еще хранила запах моей младшей дочери, и я зарылась в нее лицом, вдыхая этот запах, точно последнее воспоминание о Фредди. Все у нее в комнате имело мягкие, приятные оттенки — бисквитно-розовый, зеленоватый, как мох, светло-желтый, как масло, — и это должно было бы меня успокоить, но успокоиться я никак не могла. Ее куклы молча наблюдали за мной со своей полочки, которую я в прошлом году выкрасила белой краской; в их черных глазах упрек. Между ночным столиком и кроватью валялась пластинка жвачки — земляничной, скорее всего. Я подняла ее и некоторое время держала в руках, представляя себе, как Фредди своими маленькими пальчиками развернула бы фольгу, а потом, как всегда, свернула бы ее вчетверо.

Не следовало бы мне быть такой эгоистичной. Я не первая женщина, не первая сестра, мать или жена, сидящая в пустой спальне, где у нее нет иного утешения, кроме икон и разноцветных стен. Женщины теряли своих детей с тех пор, как стали их рожать. Холера. Рак. Война. И каждая из этих потерь несправедлива.

Чей-то телефон зачирикал на кухонной стойке, прервав мои горестные размышления, и я глупо подумала: Вот оно! Вот сейчас мне сообщат, что произошла ошибка. На мгновение меня охватило невероятное облегчение, но уже через несколько секунд от него не осталось и следа. Увы, телефон не принесет мне спасительной вести, и никто веселым голосом не сообщит о том, что в системе произошел сбой. Но телефон все звонил, и я нехотя вышла из комнаты Фредди, плотно прикрыв за собой дверь.

Телефон оказался не моим и не Фредди. Это был телефон Энн, и уж он-то совершенно точно не должен был здесь находиться, ведь он практически приклеен к ее ладони. Я все же решила прочесть некую срочную эсэмэску, присланную подружкой Энн; эту девочку я знала, она много раз по субботам приходила к нам заниматься.

Эй. Ты как?

Это последнее сообщение в длинной переписке. И я почти готова была положить телефон на место, но вдруг увидела последние ответы Энн:

Заткнись!!! — рядом она поставила плачущий эмоджи — не тот, что плачет от смеха, а с настоящими слезами и расстроенным выражением. И затем последовало еще более яростное: Я тебя ненавижу!

Мне не следовало бы читать чужую переписку, но я все-таки продолжала ее читать, понимая, что иначе буду беспокоиться и воображать все самое худшее.

В итоге я выяснила, что эта подруга — которая, по всей видимости, больше не является подругой Энн — начала этот разговор еще в пятницу вечером, заметив как бы между прочим: По-моему, там Фредди куда лучше будет.

Надо сказать, мне много чего приходило в голову насчет того, как «там» будет Фредди, но только не «куда лучше». Но не из-за этой дурацкой фразы у меня моментально подскочило давление. А из-за трех следующих коротеньких предложений:

Она совсем не такая, как ты.

Может, она умственно отсталая?

Как в книжках твоего папы?

От этих слов у меня сразу начало щипать в глазах. И мне стало ясно, почему Энн уехала в школу, оставив телефон дома.

Забыв о кофе, остывающем на кухонной стойке, и о телефоне, полном, конечно же, и других посланий на ту же тему, я поднялась в кабинет, который делю с Малколмом. Впрочем, этот кабинет скорее его, чем мой; мне выделен лишь небольшой квадратик пространства, где поместился мой письменный стол с лэптопом и стеллаж со школьными файлами. В основном я стараюсь работать на работе и приношу бумаги домой, только когда это совершенно необходимо. Миновав свое рабочее место, я прямиком направилась к огромному — от пола до потолка — стеллажу, что стоял слева от письменного стола Малколма.

Существует определенный канон теории познания и когнитивного развития от Кёлера до Пиаже и Монтессори[19]; эти книги всегда лежали на верхней полке, и я, помнится, многие из них перечитывала, когда Энн была маленькой, но что-то не могла вспомнить ни одного упоминания об умственно отсталых детях в трудах гештальтпсихологов[20] или сторонников метода Монтессори. Пальцы мои скользили по корешкам книг, затем перебрались на одну полку ниже и, наконец, на самую нижнюю полку, отчасти скрытую стойкой с файлами и мусорной корзиной. Я вытащила первые три книги и начала их пролистывать, усевшись на пол между стеной и письменным столом. Я, собственно, даже не очень себе представляла, что именно ищу. Может, она умственно отсталая? Как в книжках у твоего папы?