Мастер-класс

Белые проволочные конструкции органайзера были на месте; там же, где находились с того дня, как я пригласила к себе консультанта из магазина «Оборудование для спальни и ванной» и неплохо ему заплатила, а он придумал дизайн и сам все установил. Проволочные полочки, девственно-чистые, тянулись вдоль боковой и задней стенок гардеробной и словно ждали, чтобы их снова заполнили стопками одежды из шерсти, денима, хлопка. Ковер на полу был явно только что вычищен, по его краям поблескивали в электрическом свете полоски бежевой плитки.

У меня возникло ощущение, словно я исчезла из этой жизни.

Я резко повернулась и вышла из гардеробной. Затем подошла к окну с той стороны кровати, где обычно спал Малколм, резким движением раздвинула шторы и подняла легкие итальянские жалюзи, слушая, как они пощелкивают и шуршат по стеклу. Когда жалюзи замерли в безмолвии, я даже не попыталась открыть задвижку на окне и поднять стекло. Еще до того, как незакрепленные жалюзи вновь опустились и заняли прежнее положение, мне стало ясно, что створки окна заперты на замок. Замочная скважина смотрела на меня, словно говоря: не стоит и трудиться.

Я превратилась в заключенную. И тюрьмой мне стал собственный дом.

Бог знает, сколько времени я простояла у запертого окна, прижимая пальцы к губам и тупо разглядывая геометрический рисунок стеганого одеяла и мою синюю пижаму, аккуратно свернутую и выложенную на подушку. Несколько минут? Или часов? И все это время, похоже, Малколм торчал в дверях, непринужденно прислонившись к дверной раме, и наблюдал, как меня все сильней охватывает отчаяние.

— Окна и двери поставлены на охрану, Елена, — сказал он, перехватив мой взгляд. — И оконные стекла, кстати, тоже. А теперь тебе лучше всего лечь в постель.

— Ах ты гребаное чудовище! — вырвалось у меня.

— Ну, об этом тебе, наверное, следовало бы несколько раньше догадаться. Ладно, утром увидимся. — Он повернулся, закрыл дверь, и в замке щелкнул ключ.

Глава шестьдесят пятая

Несколько минут назад, когда я проснулась, я почувствовала, что вся горю. А теперь меня буквально до костей пробирал какой-то зимний промозглый холод, и я, перекатившись на бок, с головой спряталась под стеганое одеяло, потому что ледяное яркое солнце светило мне прямо в глаза. Интересно, кто это раздвинул занавески? Малколм, наверное.

Малколм.

Моя рука, высунувшись из-под одеяла, ощупала его половину постели, холодную и безжизненную. Так что моментально развеялись в прах любые мои фантастические предположения о том, что последние несколько дней были всего лишь обычным ночным кошмаром. Однако я все еще ни в чем не была уверена. Похоже, невидимые руки, что раздернули в спальне шторы и подняли жалюзи, успели и надо мной поработать, пока я спала, ибо голова у меня была словно ватой набита, и каждая частица моего тела твердила мне: оставайся в тепле, под одеялом. И только одна его часть подтверждала: мне нужно в туалет, причем как можно скорее.

До туалета я добралась, но вернуться у меня не хватило сил, и я упала — к счастью, на коврик возле ванны, а не холодные плитки пола. Перед глазами у меня все плыло и кружилось, бежевые, синие, белые цвета образовывали какие-то странные круги и спирали, словно на той фантастической лестнице, что была у Эдгара По в «Доме Эшера». Я была уже не в состоянии различать верх и низ, холодное и горячее.

Потом я уснула.

Когда я снова проснулась, пижама моя оказалась насквозь промокшей от пота; она противно липла к телу и стала почти прозрачной в тех местах, где я вспотела сильнее всего; волосы тоже были влажными от пота. Я сумела лишь как-то подняться, ухватившись за край раковины, и чуть снова не упала, увидев свое отражение в зеркале. Женщина в зеркале была совершенно на меня не похожа.

Один за другим я выдвигала ящики шкафчика — тщетно. Везде пустота. Но ведь где-то тут должны были быть таблетки — аспирин, жаропонижающее, какие-то остатки лекарств, некогда выписанных от воспаленного горла и мышечных болей? Ведь они тут точно были! Но теперь аптечка была полностью вычищена. Мне оставили только зубную щетку и новый тюбик пасты на маленькой полочке рядом с раковиной. Даже моя косметика исчезла. Вся.

— Малколм! — попыталась крикнуть я, но голос мой был слишком слаб. — Малколм! Энн!

Ответом мне была полная тишина.

Мне, конечно, не следовало думать о самом худшем, но только об этом я и могла думать. Передо мной маячило то единственное страшное слово, означающее запрет видеться с другими человеческими существами в течение тысячелетий. Но это слово не имело смысла в двадцать первом веке!

Инфекция.

Затем всплыли в памяти и прочие сопутствующие ему слова: Неизлечимая. Бактериальная. Токсичная.

Я снова пронзительно, собрав все остатки сил, крикнула, надеясь, что Малколм все-таки меня услышит, и, пошатываясь, добралась до постели, больная и побежденная. Так вот как звучит конец всякой надежды.

Я не услышала ни его шагов, ни предупредительного стука в дверь; раздался лишь отчетливый щелчок ключа в замке.