Мастер-класс

Я начала ненавидеть Мэри Рипли, когда училась уже в двенадцатом классе, через несколько месяцев после того, как Мэри перевелась в нашу новую частную школу, где я наконец-то почувствовала себя одной из «избранных» — то есть самых хорошеньких девочек в школе, у которых губы всегда были накрашены, а волосы тщательно уложены с помощью лака; частью этого мини-общества, как мне казалось, я всегда и стремилась стать. И вот теперь я каждый день, сидя позади Мэри на занятиях по английскому у миссис Хилл, была вынуждена смотреть на ее тощую спину и усыпанный хлопьями перхоти черный пуловер, который она носила изо дня в день.

Мэри Рипли была тоненькой рыжеволосой девочкой, далеко не глупой, но жила она в другом конце города и вообще была не такой, как мы. Она принадлежала к той полудюжине учеников, которых на благотворительных началах каждый год принимали в элитные школы; за их обучение платила Академия Роквилла. Свой завтрак Мэри приносила в мятом бумажном пакете, который уже стал мягким от длительного пользования. Туфли на ней были весьма поношенные, да и, пожалуй, маловаты ей на целый размер, а потому она во время урока частенько наполовину вытаскивала из них пятки, демонстрируя истертые до прозрачности носки. Но я ненавидела ее вовсе не за то, что она бедная, и не за то, что у нее десять братьев и сестер.

Я ненавидела Мэри Рипли, потому что она одним своим присутствием могла снова утянуть меня на дно бочки, откуда я с таким трудом только что выкарабкалась.

Те девочки, обществом которых я в то время так дорожила, называли ее не иначе как Страхолюдина Мэри. Во время перемен они шарахались от нее в тесных коридорах, делая вид, что от нее можно «что-нибудь подцепить»; в школьном кафетерии они собирались тесными группками за «своими» столиками, открывали пакеты с чипсами и сэндвичами, купленными в буфете на собственные карманные деньги, и перешептывались, комментируя невероятную плодовитость ирландских предков Мэри, когда считали, что она не может их услышать.

Однажды в начале ноября — помнится, это был вторник — я, не выдержав их злобного шипения, сказала за ланчем:

— Она вовсе не такая плохая. — И тут же три пары подведенных тушью глаз, яростно сверкнув, уставились на меня, а Сьюзен даже пошутила:

— Так, может, ты пригласишь ее на нашу следующую вечеринку, Эл? Придешь с ней, а не с Малколмом, раз уж она тебе так сильно нравится. — И она, изображая искренний ужас, чуть сползла на стуле и прошептала: — О господи! Вот и она! И, кажется, прямо к нам идет!

Мэри действительно направлялась к нам.

— Привет, Эл, — сказала она, не обращая внимания на вытаращенные от изумления глаза остальных девчонок. — Ты не хочешь немного прогуляться со мной в субботу, если ты, конечно, ничем не занята? — Голос у Мэри был тихий, мягкий; у меня лично он всегда вызывал ассоциации с собакой, которую слишком часто пинают ногами.

— Извини, — сказала я. — Но в субботу у нас «хоумкаминг»[49].

Сьюзен захихикала, подталкивая локтем то Беки, то Николь. А когда Мэри ушла, она заявила мне:

— Тебе просто необходимо от нее избавиться, Эл. А то на нас уже люди смотрят.

А в среду Мэри налетела на меня после урока физкультуры.

Я тут же вскочила, с трудом вытащив расческу из густых, еще влажных волос, и сердито закричала, сама не знаю на кого — на Беки, на Сьюзен или на Николь, которые возбужденно что-то обсуждали в другом конце раздевалки. Вечеринка должна была состояться уже в субботу, и мы без конца строили планы, спрашивали друг друга: «А что ты наденешь?», беспокоились, какие туфли лучше надеть (сремешками и открытым носом или закрытые), какую помаду выбрать (матовую или с блеском), каким лаком покрыть ногти («френч» или классическим ярко-красным).

— А я собираюсь использовать помаду «Полночь», такую розовато-лиловую, — провозгласила Сьюзен откуда-то из-под полотенца.

Николь цапнула Сьюзен за пояс от шортиков.

— Тоже мне сюрприз! Они бы еще назвали эту помаду «Миссионерская полночь» или «Полночный член Билли Бакстера» — потому что именно на нем она и окажется.

Сьюзен ответила не менее злой шуткой, и Николь взвыла от смеха, а я бросилась к ним через всю раздевалку, чтобы показать мое последнее приобретение в области макияжа. Вот тут-то Страхолюдина Мэри, вечно ходившая с опущенной головой и смотревшая себе под ноги — то ли из опасения, что может с кем-то столкнуться, то ли из чувства униженности и отвращения к себе, — на меня и налетела.

Прекрати, Елена! Ты же прекрасно знаешь, что это ты сама на нее налетела. Ты ее попросту не заметила, эту вечную невидимку, вот и столкнулась с ней.

И мы обе грохнулись на пол, роняя чужие полотенца и гимнастические шортики.

Николь снова взвыла от смеха.

— Ты осторожней, Лен. Смотри, наберешься этих католических вошек.