Мастер и Маргарита

овладеть членским МАССОЛИТским билетом, коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой, -известным всей Москве билетом.	card, brown, smelling of costly leather, with a wide gold border - a card known to all Moscow.
Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дрянной категории, но все же надо войти и в положение посетителя. Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и каким рестораном!	Who will speak in defence of envy? This feeling belongs to the nasty category, but all the same one must put oneself in the visitor's position. For what he had seen on the upper floor was not all, and was far from all. The entire ground floor of the aunt's house was occupied by a restaurant, and what a restaurant!
По справедливости он считался самым лучшим в Москве. И не только потому, что размещался он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек с улицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любой ресторан в Москве, как хотел, и что эту провизию отпускали по самой сходной, отнюдь не обременительной цене.	It was justly considered the best in Moscow. And not only because it took up two vast halls with arched ceilings, painted with violet, Assyrian-maned horses, not only because on each table there stood a lamp shaded with a shawl, not only because it was not accessible to just anybody coming in off the street, but because in the quality of its fare Griboedov's beat any restaurant in Moscow up and down, and this fare was available at the most reasonable, by no means onerous, price.
Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова:	Hence there was nothing surprising, for instance, in the following conversation, which the author of these most truthful lines once heard near the cast-iron fence of Griboedov's:
- Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий?	'Where are you dining today, Amvrosy?'
- Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока! Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штука!	'What a question! Why, here, of course, my dear Foka! Archibald Archibaldovich whispered to me today that there will be perch au naturel done to order. A virtuoso little treat!'
- Умеешь ты жить, Амвросий! - со вздохом отвечал тощий, запущенный, с карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотистоволосому, пышнощекому Амвросию-поэту.	'You sure know how to live, Amvrosy!' skinny, run-down Foka, with a carbuncle on his neck, replied with a sigh to the ruddy-lipped giant, golden-haired, plump-cheeked Amvrosy-the-poet.
- Никакого уменья особенного у меня нету,- возражал Амвросий, - а обыкновенное желание жить по-человечески. Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить и в "Колизее". Но в "Колизее" порция судачков стоит тринадцать рублей	'I have no special knowledge,' Amvrosy protested, 'just the ordinary wish to live like a human being. You mean to say, Foka, that perch can be met with at the Coliseum as well. But at the Coliseum a portion of perch costs thirteen roubles fifteen kopecks, and here -