Мартин Иден

Она снова хотела освободить руку. Мартина вдруг охватило любопытство. Теперь, очутившись вне опасности, Рут все еще чего-то боялась. Она хотела отделаться от него во что бы то ни стало. Мартин не мог понять, в чем дело, и приписал ее страх нервному состоянию. Шагая рядом с ней, он крепче прижал локтем руку, которую она хотела у него вырвать. И тут через несколько домов он увидел человека в длинном пальто, который при виде их шмыгнул куда-то в подъезд. Дойдя до этого места, Мартин заглянул в подъезд; несмотря на высоко поднятый воротник, «незнакомца» легко можно было узнать: это был не кто иной, как Норман, брат Рут.

По дороге Рут и Мартин мало разговаривали между собой. Она была угнетена. Он же был в состоянии полной апатии: он лишь произнес одну фразу: объявил, что собирается снова уехать в Океанию, в другой раз она попросила у него прощения за то, что приходила к нему. И это было все. Простились они у подъезда Морзов совершенно официально: пожали друг другу руки, пожелали спокойной ночи, а Мартин приподнял шляпу. Двери захлопнулись. Он закурил и направился к себе в гостиницу. Дойдя до подъезда, в который шмыгнул Норман, он остановился и в раздумье заглянул в него.

— А ведь она лгала, — произнес он вслух… — Она хотела убедить меня, что решилась на безумный шаг, а сама отлично знала, что брат, который привел ее, ждет тут же и проводит ее обратно домой. — Он расхохотался. — Ох, эта буржуазия! Когда я был нищим, я не смел никуда показаться с его сестрой, а когда у меня имеется счет в банке, так он сам приводит ее ко мне.

И Мартин повернулся, намереваясь продолжать свой путь. Вдруг сзади к нему подошел бродяга, шедший в одном с ним направлении, и попросил у него милостыни.

— Послушайте, господин добрый, дайте мне на ночлег, — обратился он к Мартину.

Звук его голоса заставил Мартина обернуться. Не прошло и мгновения, как он уже тряс за руку Джо.

— Помнишь, как мы с тобой расстались в «Горячих Ключах»? — спросил Джо. — Ведь я говорил, что мы опять встретимся. Я чувствовал это. И вот мы опять вместе.

— Вид у тебя отличный, — сказал Мартин, любуясь им, — ты здорово растолстел.

— Еще бы не растолстеть! — Джо весь сиял. — Я не знал, что значит жить, пока не начал бродяжничать. Я прибавил тридцать фунтов и чувствую себя так, что лучше нельзя. А ведь когда-то я доработался до того, что от меня остались кожа да кости. Бродяжничество — отличная штука для здоровья!

— Но зато тебе негде переночевать, — с упреком сказал Мартин, — а ночь-то ведь холодная.

— Эх ты! Это мне-то негде переночевать? — Джо сунул руку в карман и вынул оттуда целую горсть мелочи. — Попрошайничать выгоднее, чем слямзить что-нибудь. Ты просто показался мне добрым, вот я и решил поклянчить у тебя.

Мартин рассмеялся. Он сдался.

— У тебя есть на что хорошенько напиться, — заметил он.

Джо положил деньги обратно в карман.

— Нет! Это не для меня, — гордо заявил он, — я этим не занимаюсь, хотя меня ничто и не удерживает. Да я и сам не хочу. За все это время я напился всего раз, да и то случайно, на голодный желудок. Когда я работаю, как скотина, я и напиваюсь, как скотина. А когда я живу по-человечески, то и пью по-человечески — пропущу изредка рюмочку, когда захочется, а больше ни-ни!

Они уговорились, что увидятся на следующий день; после этого Мартин продолжал свой путь. Вернувшись в гостиницу, он зашел в контору справиться, когда отходят пароходы на Таити. Оказалось, что через пять дней туда должен был отплыть пароход «Марипоза».

— Позвоните завтра по телефону и закажите для меня каюту, — сказал он портье. — Только не палубную, а внизу у левого борта, с наветренной стороны. Пожалуйста, не забудьте: с наветренной стороны. Вы лучше запишите.

Добравшись до своего номера, он лег в постель и уснул тихо, словно дитя. Происшествия минувшего вечера не произвели на него особого впечатления. Он потерял способность реагировать на всякие впечатления. То теплое чувство, которое охватило его при встрече с Джо, оказалось чем-то мимолетным. Через несколько минут ему уже стало скучно в обществе бывшего товарища, его тяготила необходимость поддерживать с ним разговор. Ему было безразлично и то, что через пять дней он уедет на свои любимые острова. Он закрыл глаза. Вскоре он уснул и проспал крепким, нормальным сном восемь часов подряд. Он вовсе не метался на кровати, он даже ни разу не повернулся с боку на бок и не видел никаких снов. Сон давал ему забвение, и он каждый раз с сожалением пробуждался от него. Жизнь томила и раздражала его. А время тянулось нудно.

Глава XLVI