«Гитлер, видимо, отнесся к этому посланию как к завуалированной критике Бормана, — писал позднее Хоффман, — потому что он набросился на меня с резкой отповедью. «Усвой это с полной ясностью, Хоффман, и скажи своему племяннику! — кричал фюрер. — Мне нужен Борман, чтобы выиграть эту войну! Совершенно верно, он беспощаден и груб… но остается фактом, что все, один за другим, не смогли беспрекословно подчиняться моим командам — но только не Борман!»
Голос Гитлера усилился до крика. Он пытливо взглянул мне в лицо, как если бы его слова относились ко мне лично. «Каждый, не важно кто, должен ясно понимать одно: кто выступает против Бормана, выступает также против государства! Я их всех перестреляю, даже если их десятки тысяч, так же как перестреляю тех, которые мямлят о мире! Будет гораздо лучше, если несколько тысяч жалких и тупых ничтожеств будут ликвидированы, чем семидесятимиллионный народ потащат к гибели».
Раньше я не слышал, чтобы Гитлер говорил в таком тоне, никогда в жизни я не видел таких диких и ненавидящих глаз».
С начала 1943 года Борман стал членом «комитета трех», куда входили также Кейтель и Ганс Хайнрих Ламмерс, глава имперской канцелярии. Все предложения относительно военных усилий должны были пройти экспертизу «трех мудрецов с Востока», как называл их Геббельс. Члены комитета решали, какие из предложений следует передать на рассмотрение Гитлера.
Геббельс не был способен использовать какого-либо из «трех мудрецов» в своих интересах, поэтому он попытался, без успеха, подтолкнуть Геринга к использованию его номинальных возможностей для преодоления их влияния. 2 марта 1943 года Геббельс отразил в своем дневнике мнение Геринга о тех, кто заместил его в качестве доверенных лиц фюрера: «Он ненавидит Ламмерса до глубины души. Считает его бюрократом, пытающимся увести рейх назад в распоряжение министерской бюрократии… Кейтель, по мнению Геринга, абсолютный нуль, его нельзя воспринимать всерьез… Что касается Бормана, Геринг не уверен в его подлинных намерениях. Несомненно, однако, что он преследует амбициозные цели…»
Ни Геббельс, ни Геринг, ни кто-либо еще не был в состоянии определить «истинные намерения» Бормана. Он ни с кем не был искренен, кроме Гитлера. Его частые беседы с фюрером проходили в приватной обстановке и не записывались. Таким образом, только сам Борман и Гитлер были единственными людьми, способными точно охарактеризовать роль Бормана в Третьем рейхе — был ли он просто фанатически преданным помощником фюрера или он преследовал свои собственные цели.
Не в характере Бормана было выдавать, хотя бы намеком, свои личные чувства, кроме как собственной жене. Она жила в их комфортабельном доме недалеко от Бергхофа в Оберзальцберге, пока он находился с фюрером. Жене Бормана ее муж казался не циничным интриганом, а образцовым супругом и отцом, любящим ее и Гитлера.
Герда Борман оставалась верной женой нациста, родив десять детей, один из которых умер в младенчестве. Она соглашалась с мужем в том, что евреи ответственны за большинство пороков мира. Соглашалась с ним в том, что их детям не следует позволять заражаться «ядом» христианства.
Во время долгой разлуки Борманы переписывались. В его письмах Герда читала о том, что он восхищается и любит ее. Он адресовал ей разные нежные слова: «моя любимая девочка», «моя любимая Герда», «любимая, сладкая, дорогая женушка», «Мамочка». Она могла прочесть, что является самой «прекрасной» из всех женщин и «славной, чудной женщиной, бесконечно любимой».
У Герды Борман не было оснований подозревать супруга в неверности. Не было у нее также оснований подозревать, что ее муж был виновен в «грязных, лживых и тайных поступках в отношении фюрера», о которых позднее говорил Герман Геринг.
В июне Гитлер прибыл на несколько недель в Бергхоф. Разумеется, Борман сопровождал его. Когда они вернулись в Восточную Пруссию, Герда Борман писала мужу о «чудных неделях, которые нам выпало провести вместе… Мы так любим тебя, все мы. Твоя мамочка и все твои дети».