Марсиане

– Видите ли, Френсис принадлежит к числу тех, кто считает, что вулкан пробился сквозь ледниковую шапку, и ледник сформировал, по сути, подпорную стену, которая удерживает внутри лаву и создает этот спад после того, как исчезла ледниковая шапка.

– В Исландии есть хорошие аналогии и как раз для такой формы вулкана, – говорит Френсис. – И объясняется это тем, что подо льдом и сквозь него происходило извержение.

– Тем не менее, – продолжает Ганс, – я в числе тех, кто считает, что причиной происхождения уступа послужила масса Олимпа.

– Ты это уже говорил, – замечает Артур, – но я не понимаю, как это могло получиться.

Стефан поддерживает Артура, и Ганс с довольным видом отпивает из фляги.

– Понимаете, вулкан чрезвычайно стар, – говорит Стефан. – Примерно три миллиарда лет где-то на этом месте произошел слабый тектонический сдвиг, не такой, как на Земле. И магма поднимается, лава выливается, снова и снова, и откладывается поверх более мягкого материала – вероятно, реголита, образовавшегося после мощных метеоритных бомбардировок планеты в более ранние периоды. На поверхности отложилась огромная масса, и с ростом вулкана эта масса тоже увеличивается. Как мы все сейчас знаем, это очень, очень крупный вулкан. И масса теперь стала такой значительной, что выдавливает более мягкий материал, что лежит под ней. Мы находим этот материал на северо-востоке отсюда, на склоне купола Фарсиды, и, естественно, именно на тот склон выдавливается сжимаемая порода. Вы когда-нибудь бывали в ореоле Олимпа? – Несколько присутствующих кивают. – Восхитительный регион.

– Хорошо, – говорит Артур, – но почему оно не может просто затопить все вокруг? Я бы скорее понял, если бы вокруг края вулкана возникло углубление, а не эта скала.

– Именно! – восклицает Стефан.

Но Ганс, улыбаясь, трясет головой. Жестом он показывает, чтобы ему вернули флягу с бренди.

– Дело в том, что лавовый щит Олимпа – это цельный кусок породы, слоистый, да, но, по сути, это одна большая базальтовая шапка, помещенная на слегка мягкую поверхность. Сейчас самая крупная, с большим отрывом, часть массы этой шапки расположена вблизи центра – вершина вулкана, которая, как вы знаете, по-прежнему пока намного выше нас. Так что шапка – это единый кусок породы, и базальт имеет определенную податливость по отношению к нему, как и любая другая порода. Даже сама шапка по-своему податлива. Сейчас центр просаживается еще сильнее, потому что он самый тяжелый, а наружный край щита, как часть единой податливой шапки, поднимается вверх.

– Вверх на двадцать тысяч футов? – изумляется Артур. – Да ладно тебе!

Ганс пожимает плечами.

– Не забывай, что вулкан возвышается на двадцать пять километров над окружающей его равниной. Его объем в сто раз больше объема крупнейшего вулкана на Земле, Мауна-Лоа, и уже как минимум три миллиарда лет давит на эту точку.

– Но если так, то это не объясняет, почему уступ получился таким симметричным, – возразила Френсис.

– Совсем наоборот. На самом деле это очень показательно. Внешний край лавового щита поднялся, так? И смещается все выше и выше, пока ему позволяет податливость базальта. Иными словами, щит обладает ровно такой же податливостью и не более. И в момент, когда напряжение станет слишком большим, порода отвалится, и внутренняя сторона разлома продолжит подниматься, а то, что лежит за точкой разлома, – осядет. Так что получается, равнины внизу, под нами, тоже относятся к лавовому щиту Олимпа, но лежат за точкой разлома. И раз лава была везде примерно одной плотности, то отступила во все стороны на одинаковое расстояние от вершины. Вот и получился более-менее круглый уступ, по которому мы сейчас с вами поднимаемся!

Ганс величаво отмахивается рукой. Френсис фыркает. Артур замечает:

– Трудно в это поверить. – Он стучит по полу. – Так вторая половина этой пещеры завалена где-то в той осыпи внизу?

– Именно! – подхватывает Ганс. – Хотя та половина никогда и не была пещерой. Это скорее небольшой круглый слой туфа, охваченный более твердой базальтовой лавой. Но когда щит разломался и образовался уступ, это отложение туфа разделилось пополам и открылось воздействию эрозии. И вот спустя несколько эонов мы имеем эту уютную пещерку.

– Трудно поверить, – повторяет Артур.

Роджер отпивает из фляги и мысленно соглашается с Артуром. Удивительно, с каким трудом ареологические теории, в которых горы ведут себя, будто пластмасса или зубная паста, сочетаются с реальностью огромных прочных кусков базальта.

– Время, которое необходимо для таких изменений, и вообразить-то трудно, – замечает Роджер вслух. – Они требуют, наверное… – Он делает взмах рукой.

– Миллиарды лет, – подсказывает Ганс. – Мы такое количество представить не можем, да. Но мы можем видеть определенные признаки этого.

«И еще нам достаточно трех столетий, чтобы эти признаки уничтожить, – говорит про себя Роджер. – Или бо́льшую их часть. И устроить вместо них парк».