Марсиане

У Роджера и Стефана появляется целый день, чтобы установить прямоугольный шатер и осмотреть место. Подъем идет хорошо, думает Роджер, ни серьезных технических заминок, нормальная обстановка в группе… Может, и этот великий Южный Выступ окажется не таким уж сложным.

Стефан достает свой блокнот. Когда он его пролистывает, Роджер замечает много исписанных страниц.

– Что это?

– Называется длиннохвойная сосна. Я видел несколько на скалах над Первым лагерем. Поразительно, что здесь столько всего можно найти.

– Ага, – соглашается Роджер.

– О, знаю, знаю. Тебе это не нравится. Хоть я и не понимаю, почему. – Он открывает перед собой чистую страницу. – Всмотрись в эти трещины. Там много льда и есть мох. Вон там – смолевка, и поверх мха – цветки лаванды, видишь?

Он начинает рисовать, и Роджер завороженно следит за его движениями.

– Это чудесный талант – рисовать.

– Навык. Видишь, эдельвейсы и астры растут практически вместе. – Он вздрагивает и, прикладывая палец к губам, куда-то указывает.

– Пищуха, – шепчет он.

Роджер смотрит на разрушенные ниши в канавке Оврага, что тянется напротив. Какое-то движение, и вдруг он видит их – два серых меховых шарика с блестящими черными глазками… уже три – последний бесстрашно скачет у пропасти. В одной из ниш они устроили себе дом. Стефан быстро зарисовывает: сначала проводит контуры трех созданий, затем заполняет их. Его марсианские глаза сияют.

А однажды северной осенью в Берроузе, когда землю устлали разноцветные листья – желтые, как песок, белые, как сливки, зеленые, как яблоки, – Роджер брел по парку. Хлесткий ветер задувал с юго-запада, подгоняя быстрые облака, – разбредающиеся и прошитые лучами солнца на западе и скученные, темно-синие на востоке. Ели помахивали своими ветвями, переливаясь всеми оттенками темно-зеленого, а на востоке над ними высилась церковь – белые стены, красноватая черепица и белая колокольня, сияющая под темными облаками. На качелях рядом с парком играли ребятишки, а к северу от них красно-желтые тополя покачивались над кирпичным зданием городского совета. И шагая между широко рассаженных белоствольных деревьев, тянущих свои ветви кверху во все стороны, Роджер чувствовал, как ветер обвевает листья над его головой, чувствовал то, что должны чувствовать все, кто бродит поблизости, – что Марс стал местом изысканной красоты. При таком освещении он мог видеть каждую веточку, каждый листик, каждую иголочку, что колыхались на ветру, летящих домой ворон, белый пушок низких облаков, плывущих под более темными верхними… И все это хлынуло на него в один миг – свежее, яркое, широкое и живое. Какой мир! Какой мир!

Но, вернувшись в кабинет, он никому не мог об этом рассказать. Он не был настолько открыт для окружающих.

Вспоминая тот день, вспоминая свою недавнюю беседу с Айлин, Роджер чувствовал, что ему становится неуютно. Его прошлое пересилило тот день в парке – и что бы это значило?

Вторую половину дня Роджер проводит, занимаясь свободным восхождением над Четвертым лагерем, чтобы немного осмотреться и развить свои навыки, которые наконец начали к нему возвращаться. Но за Оврагом скала оказывается почти без трещин, и он приходит к выводу, что свободное восхождение – не лучшая идея. Кроме того, он замечает одну странность: примерно в пятидесяти метрах над Четвертым лагерем центральная часть Большого оврага заканчивается рядом нависающих выступов, похожих на ребра под выпирающей стеной здания. Взобраться там явно не получится. При этом стена справа от этих выступов выглядела не намного лучше – уклонялась то в одну, то в другую сторону, пока не становилась почти отвесной. Несколько трещин в ней также не позволят легко взобраться. На самом деле Роджер даже сомневается, что вообще сможет это сделать, и задумывается, что на это скажут их ведущие.

«Что ж, ладно, – думает он. – Эти залезут по чему угодно. Но выглядит все равно ужасно».

Ганс рассказывал о «тяжелом эоне» вулкана, когда лава, выходящая из кальдеры, была гуще, чем в более ранние периоды. Уступ, как часть длинной, но скучной истории вулкана, естественным образом отражает изменения в ее консистенции – и в результате теперь можно видеть множество горизонтальных поясов. До сих пор они поднимались по более мягким породам, а сейчас достигли нижней границы более твердого пояса. Вернувшись в Четвертый лагерь, Роджер смотрит на видимую часть скалы над собой и прикидывает, в каком месте им предстоит подниматься.