Осенью ситуация, с точки зрения Мао, только ухудшилась. Поскольку денежные переводы из штаб-квартиры Гоминьдана поступать перестали, работа шанхайского исполкома остановилась. Сам Мао частенько страдал от приступов неврастении, его мучили бессонница, головные боли, высокое кровяное давление. С той поры недомогания будут преследовать его до конца жизни. Отношения с руководством КПК, всегда бывшие непростыми, осложнились еще более. 4-й съезд партии, подготовкой к которому был занят Мао, отложили, поскольку возвращение из Москвы Войтинского ожидалось не ранее января. Добавила проблем и сумятица в высших сферах Пекина: к власти пришел генерал Фэн Юйсян, прозванный Христианином за то, что окрестил свои войска водой из пожарного брандспойта. Фэн назначил главой правительства ненавистного аньхойца Дуань Цижуя и пригласил Сунь Ятсена в Пекин на переговоры о национальном примирении.
Согласие Су ня приехать стало для Мао последней каплей. Неприятностей хватало и без того: крах рабочего движения, абсолютная пассивность либеральной интеллигенции, зашедшая в тупик политика КПК. А теперь и Гоминьдан возвращался к заигрыванию с честолюбивыми милитаристами, что и в прошлом не доводило до добра.
В декабре, примерно за три недели до планировавшегося открытия 4-го съезда, Мао вместе с Ян Кайхуэй отправляется в Чанша, куда летом ее мать привезла внуков из Шанхая. Официально Мао находился в отпуске для поправки пошатнувшегося здоровья. Много позже его личный врач Ли Чжисуй заметил, что мучившая Мао неврастения имела своеобразный характер: «Ее симптомы заметно обострялись в периоды наиболее ожесточенных политических схваток». Но сейчас, похоже, причина была в другом. У Мао наступил кризис веры.
В начале 1925 года его соратники приступили к построению планов на будущее партии, насчитывающей уже 994 члена. Новый год по лунному календарю Мао встретил в старом доме родителей жены, под кров которого студентом педагогического колледжа он впервые ступил десять лет назад. Колесо судьбы совершило полный оборот. Связей со старыми друзьями в Чанша уже нет, забыты и товарищи по партии, и новые знакомцы из Гоминьдана. Политика Мао не интересует. В феврале он набил чемоданы книгами и вместе с женой поехал в Шаошань. Там Ян Кайхуэй объяснила соседям, что ее муж серьезно болен, и на протяжении трех месяцев Мао не виделся ни с кем, кроме родственников и самых близких приятелей по детским играм. Он вернулся к своим началам, к тем крестьянским корням, от которых в юношестве так хотел убежать. Оттуда, из далекого детства, упал луч, осветивший ему дорогу в повое, полное надежд будущее.
В первой половине 20-х годов крестьяне для китайских коммунистов как бы не существовали. В течение веков сельские жители оставались безликим серым фоном, на котором медленно развертывался бесконечный свиток истории.
Полным молчанием встретили основатели КПК выдвинутый Лениным в 1920 году тезис о том, что без прочного союза с крестьянством пролетарская партия не победит. Двумя годами позже под давлением Коминтерна 2-й съезд КПК признал: 300 миллионов крестьян являются важнейшим фактором успеха революционного движения. Но руководство тут же дало понять, что у коммунистов нет ни желания, ни намерений возглавить эту армию. Задача партии — организовать рабочий класс; крестьяне же должны освободить себя сами. Побывавшего в ноябре 1922 года в Москве Генерального секретаря КПК Чэнь Дусю удалось убедить, что «трудовое крестьянство — это самый надежный союзник, игнорировать которого было бы глупо». К моменту созыва 3-го съезда партии, ее лидеры уже достаточно созрели для того, чтобы увидеть в рабочих и крестьянах «те два класса, интересы которых и должны отстаивать коммунисты».
Интерес к крестьянству пробудился в Мао, как и во многих его единомышленниках, довольно поздно. Только весной 1923 года он послал двух членов партии из Шуйкоушани в их родные деревни с целью оценить возможность создания в Хунани крестьянской ассоциации[25]. Летом Мао говорил на съезде партии, что «в провинции всего несколько рабочих, а членов КПК или Гоминьдана и того меньше — повсюду одни крестьяне». Крестьянство, с его в веках крепшим бунтарским духом, доказывал он, в революции явится мощным подспорьем. С Мао согласился Чэнь Дусю, и съезд принял решение «организовать сельское население на борьбу с помещиками и продажными чиновниками». Но никаких практических шагов за этим не последовало.
Беспокойство, которое внушала Коминтерну недальновидность китайских коммунистов во всем, что касалось крестьянства, звучало в каждом слове направленной в Шанхай директивы: