Визит президента США стал для Мао личным триумфом. За ним вскоре последовали и другие: приезд Какуэя Танаки закончился установлением дипломатических отношений с Японией, чуть позже состоялась встреча с премьер-министром Великобритании Эдвардом Хитом. Однако по значимости ничто уже для Председателя КНР не сравнится с моментом, когда прибывший в Запретный город лидер западного мира поделился с ним своей озабоченностью политикой общего врага. В 1949 году Мао настаивал, что Китаю незачем торопиться устанавливать какие-либо связи с державами Европы и Америки, что прежде всего необходимо «навести порядок дома», а потом только решать, кого и когда можно пригласить в Поднебесную. В годы, когда Запад стремился изолировать «красный» Китай, Председатель сознавал: его слова являются не более чем попыткой «сохранить лицо». Теперь же руководитель самой могущественной страны мира приехал в Пекин, чтобы с позиции равных вести разговор о сотрудничестве. Китай действительно поднялся с колен и выпрямился во весь рост. Гордость, которую испытывал Мао, абсолютно законна.
Но в каждой бочке меда своя ложка дегтя.
В статье, написанной за год до избрания его президентом, Никсон отмечал, что Америка должна начать вести дела с Китаем «как с великой и движущейся по пути прогресса нацией, не как с эпицентром мировой революции». Это и произошло. Открывая двери страны для США, Мао следовал геополитической необходимости создания общего фронта противодействия экспансионистским устремлениям Советского Союза. Однако за это приходилось платить. Председатель был вынужден расстаться с мечтой о красном Срединном Царстве, источнике надежд и вдохновения революционеров всего мира. На смену ей приходила взвешенная, расчетливая политика баланса сил, целью которой являлась не революция, а выживание.
И в беседе с Никсоном Председатель признал это: «Слова подобных мне людей звучат, наверное, как орудийные залпы. Вот, например, «люди мира должны объединиться и повергнуть империализм в прах…» — Мао и Чжоу громко рассмеялись.
В объяснение таких заявлений он мог бы, как обычно, сказать, что условием развития общества является борьба противоречий, а продвижение вперед невозможно без отхода назад. Нынешняя позиция китайского руководства и означала этот отход. Ставшая в 60-х годах излюбленной для Мао идея о том, что Китай силой своего примера поднимет пламя революционных преобразований во всем мире, оказалась несостоятельной.
Крах планов передачи власти и принесение коммунистических идеалов в жертву геополитическим интересам были не единственной брешью в политике «культурной революции».
Осенью 1971 года во время поездки по провинциям Мао неоднократно сетовал на то, что подвергшиеся несправедливым «чисткам» ветераны партии до сих пор не реабилитированы. В ноябре, после гибели министра обороны, Председатель объявил «ошибкой» расправу над маршалами и другими участниками движения «февральского обратного потока»: они всего лишь пытались «оказать сопротивление Линь Бяо и Чэнь Бода». Во время состоявшихся в январе 1972 года похорон Чэнь И Мао еще раз дал понять, что к нападкам на старую гвардию он не имел никакого отношения.
Вдохновленный наметившимися сдвигами, Чжоу Эньлай с головой ушел в перестройку системы управления и восстановление промышленного производства. Сейчас его позиции значительно усилились: из пяти членов Постоянного Комитета Политбюро выбыли трое — Линь Бяо, Чэнь Бода и Кан Шэн, у которого врачи обнаружили рак. Даже оставив в стороне призыв прикованного к постели Председателя занять его место, можно с уверенностью говорить о том, что ситуация все больше складывалась в пользу Чжоу. Смерть Линь Бяо дала Цзян Цин и радикалам возможность вновь перейти в наступление. Визит Никсона и членство в ООН доказали: политический прагматизм начал приносить результаты. Прозвучавшее в мае заключение медиков о том, что у Премьера тоже развивается рак, только прибавило Чжоу решительности. Он осознал: сейчас предоставляется последний шанс оставить свой след в мучительном процессе преобразования страны, указать обществу путь к спокойному, сбалансированному развитию и лучшей жизни.