Читаем Манускрипт с улицы Русской полностью

— Моспаны, — промолвил Руссдорф, — моя дипломатическая миссия закончилась, отныне будем разговаривать с вами языком оружия. — Он повернулся и подался через мост к своему эскорту.

Витовт медленно умирал в Тракайском замке на руках у жены Юлианы. В открытые окна долетал всплеск волн Тоторинского озера, что омывало замок, в котором великий князь провел пять десятилетий.

«Корону...» — чуть слышно шептал он, выходя из забытья.

В соседнем зале сидели Ягайло и Олесницкий.

За два дня до святого Михаила Витовт велел пригласить к себе короля. Он отдал ему ключи от великокняжеских замков и вместе с ними власть, отобранную им у Ягайла полстолетия тому назад.

В тот же день в замок Гедимина вступил со своим отрядом Федор Острожский.

И Свидригайло тут же подписал военный трактат с Руссдорфом, принимал через послов и лично от литовских и русинских князей, бояр и государственных служащих присягу на верность.

Осташко присяги не давал. Он вручил Свидригайлу письмо от Ивашка Рогатинского и ждал, что ответит ему князь.

«Передай боярину, что Борис Александрович Тверской не слабее Константина Новгородского».

«Но Константин ближе нам, чем тевтонский магистр», — выдержал Осташко взгляд князя.

«Помню тебя еще по Луцку, — спокойно ответил Свидригайло. — Ивашко знает, кого брать себе в помощники».

«А ты не знаешь... У человека одна спина, а не две. И одно лицо. Спиной опирается на друзей, лицом поворачивается к врагу. Иначе победить нельзя. Кто же будет твоим другом в битве с Ягайлом — тевтонец или тверской ратник?»

«Каждый должен знать свое место в хоругви. Тот, кто впереди, смотрит по обе стороны, тот, кто сбоку, — только в одну. Вот и передай Ивашку Преслужичу, пусть бдительно следит за западом: по Олеско нанесут первый удар. А остальное предоставьте мне. Иди, человек любомудрый...»

На следующий день успокоившийся Ягайло вступал в замок Гедимина в сопровождении дворовых литовских лучников, которых выслал навстречу королю Свидригайло. Младший брат заверил старшего в своей верности польской короне.

Перед королем, Олесницким и их эскортом широко открылись ворота, но подозрительно быстро защелкнулись. Казармы вмиг окружили литовские ратники и приказали королевской охране сложить оружие.

— Великий князь Свидригайло просит вас в тронный зал! — воскликнул кастелян, насмешливо глядя на ошеломленных властителей.

Их, как пленников, завели в пустой зал с готическими сводами; пол устлан был шкурами зверей Возле стола для игры в кости стояло кресло на оленьих ножках, вместо подлокотников — рога тура, спинкой служили рога лося.

Из боковой двери в полном военном снаряжении вышел дородный Свидригайло, за ним — Михаил Юрша, Василий Острожский, Александр Нос и Семен Гольшанский.

Князь, будто после тяжелой работы, опустился в кресло и долго сидел молча, не глядя ни на Ягайла, ни на Олесницкого, он был похож на рысь, у которой все тело напряглось перед прыжком.

— Что же, король, и вы, ваша эксцеленция, — наконец ехидно промолвил Свидригайло, не приглашая сесть своих недавних повелителей, — неожиданность ошеломила вас, не так ли? Так благослови меня на великое княжество, Ягайло. Не хочешь?.. Тогда вот что я тебе скажу, брат... Я провел в тюрьме много лет, ты же просидишь в самой глубокой тракайской темнице до конца дней своих, если не отдашь мне Подолье, если не поклянешься, что твои войска не ступят ни на восточный берег Буга, ни на северный берег Днестра, если не пошлешь гонца с письмом к старосте Каменецкого замка — чтобы отдал ключи Федору Острожскому, который уже двинулся на Подолье.

Свидригайло умолк, какое-то время тешился растерянностью польских повелителей, потом продолжил:

— Мой, панове, совет, — указал рукой на князей и бояр, стоявших позади него, — провозгласил меня вчера великим князем. А завтра я стану королем. Пока ты, не смыкая глаз, ждал смерти Витовта, мне тоже не спалось. Мне уже сложили omagium[39] почти что все литовские и русинские князья и бояре. На юге верен мне молдавский господарь Александр, на севере обопрусь на руку Бориса Тверского. С Руссдорфом подписал трактат. А из Чехии позову Корибута. Я стал сильным, король, слышишь? — Свидригайло сжал в руке шестопер с рукояткой, украшенной серебряной инкрустацией. — А если ты не согласишься с моими требованиями, — он порывисто вскочил с кресла и подошел вплотную к королю, — я сделаю с тобой то, что когда-то сделал ты с Кейстутом! Садитесь к столу, вашмости, — вот вам перья, чернила, бумага. Князь Семен, подай епископу принадлежности.

Ягайло безмолвно стеклянными, растерянными глазами поглядывал то на Свидригайла, то на епископа Олесницкого.

Краковский епископ, на удивление спокойный, кивнул королю:

— Давайте присягу и пишите то, что от вас требуют, ваша светлость.

— Вы... вы пишите, эксцеленция, — застонал король.

Когда Ягайло и Олесницкий вышли из зала в сопровождении стражи, Свидригайло, не сдержав своей радости оттого, что он наконец захватил власть, раскатисто захохотал. Но тут же умолк и через минуту твердо произнес:

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза