Манускрипт с улицы Русской

— Сиятельный король и капитул краковский милостиво разрешили, чтобы вы объяснили нам, за что проливаете христианскую кровь.

Вождь гуситов поднялся.

— Пятнадцать лет тому назад, — сказал он, — Ян Гус просил в Констанце предоставить ему слово. Католический собор не дал ему слова и сжег на костре. Ныне последователи Гуса, взяв оружие для защиты христианской справедливости, принудили охваченных страхом верховодов католической церкви пригласить нас для разговора. Мы помним слова Яна Гуса, которые он произнес, прощаясь с пражанами: «Как жизни купца, имеющего при себе золото, всегда грозит опасность, так и тому, кто божье слово без лести проповедует». Знаем: вы можете пожертвовать своими прелатами в обмен на наши головы, однако мы пришли-таки вам засвидетельствовать: мы готовы прекратить войну.

— Ваше преосвященство, — засуетился Олесницкий, — мы согласились выслушать ваши требования, но не желаем слушать проповедей.

— Наши требования давно изложены — в четырех артикулах. Согласна ли с ними католическая церковь?

— Костел соглашается принять второй артикул — причащать всех христиан. Других принять не может. Неужели вы в самом деле, без лукавства верите в то, что каждый может проповедовать слово божье, что помазанников господних должна судить чернь, что светская власть сумеет уберечь паству без помощи церкви? Как вы осмелились взять на себя роль апостолов не познанной вами божьей справедливости? Ведь учит же единственно справедливое в мире учение Фомы Аквинского, что только неосознанное подчинение высшим силам управляет человеческой деятельностью. А вы осмелились поставить себя наравне с богом!

— Бог в человеке, а не вне его, — ответил спокойно Прокопий Лысый.

— Это сентенция самой богопротивнейшей ереси! — воскликнул профессор Анджей из Кокорина. — Вот посмотрите, — он указал на деревянную скульптуру, стоящую в нише стены. — Смерть в протянутой руке держит песочные часы. Разве эта фигура не напоминает вам, что сами станете перед самым суровым и самым справедливым судом, который покарает вас за то, что осмелились познавать тайны господни?

— Почему же этот символ скоротечности земной жизни не вызывает у вас таких мыслей, — вышел из-за скамьи рыцарь в панцире — Вильгельм Костка. — Получается, что вы, последователи учения Фомы Аквинского, каким-то чудом все-таки познали непознанное и ведаете о том, что творится на небеси. Вы так уверенно пугаете нас наивысшим судом, словно уже подписали с богом контракт и получили разрешение у него составить против нас обвинительный акт! Так я скажу вам: не прикрывайтесь лжеучением, ибо не бог вам дорог, а жажда власти и богатства. Я могу привести пример «справедливости» вашего суда, который вы, в согласии со своим богом, чините. Вспомните: бывшего папу Иоанна XXIII, который вел процесс над Гусом, тоже провозглашали непогрешимым. И вдруг обвинили его в совершении страшных и омерзительных преступлений. Уже не его преосвященство Иоанн, а Балтазар Коса бежал из Констанца, — его поймали и посадили в ту же самую тюрьму, где мучился Гус. И что решил суд божий: пират и распутник окончил свои дни в сане декана святого коллегиума при нынешнем папе Мартыне V, а проповедник слова божьего сгорел в огне!

— Мы не оправдываем акт расправы над Гусом, — ответил Олесницкий. — В его смерти и в сегодняшнем кровопролитии виновен император Сигизмунд. Мы же — хотим...

— Так почему вы, властелины Польши, — прервал епископа Федор Острожский, — объединяетесь теперь со своим извечным врагом в борьбе против славян? А потому, что католическое ослепление отобрало у вас разум. Вместо того чтобы поддерживать братский союз с православным миром во имя вашего же спасения, вы готовы выступить против него с крестоносцами, уподобившись бешеному псу, который кусает того, кто его кормил.

Олесницкий вскочил, напускное спокойствие оставило его.

— Да как ты смеешь, изменник, обвинять святую католическую церковь в несправедливых деяниях, ты, который глумился над образом святой Марии в Ченстохове!

— Мы не глумились, а сняли с киота, чтобы взять с собой в Галицию. Не удалось нам этого сделать, а жаль, — ведь русинский художник рисовал икону. А украл ее из сокровищницы Львова Казимир, когда завоевал Львов. — Федор на минуту умолк, со злорадством поглядывая на Олесницкого, который трясся в бессильной ярости. — Взгляните теперь вы на икону, которая висит справа на стене: Иисус наступил на череп Адама, грех которого искупил перед людьми. Так и мы наступим на головы ваши, спасая церковь от католического греха. Если же нам это и не удастся, все равно проиграете вы, ибо обречены еси: на другой же день после победы над нами на ваши головы опустится орденский крест и меч, вы сами же погибнете от православного народа, вознамерившись окатоличить его!

У короля дернулась голова, часто задрожала, он повернулся к Олесницкому и пропищал:

— Что это за сборище? Мы судим или нас судят? В тюрьму их, в темницу!