— Ты хорошо умеешь расхваливать свой товар, сова, и знаешь, перед кем, — улыбнулся Ислам-Гирей. — Но если я не куплю его, то больше никто не даст тебе хорошей платы. Что ты будешь делать с ним? Цыгане не держат рабов, просить милостыню ты его не научила и сыном тоже не назвала.
— Когда-нибудь продам хану.
— Хану? Но ведь хан и нынче есть.
— Такому, которому нужны не скопцы, а рыцари.
— Язык твой, ведьма, злой. Твое счастье, что сердце мое не испытывает гнева. Отдай мне его, я нуждаюсь в рыцарях.
— Ты не хан, вельможа…
— Тогда возьми мою руку и поворожи. Если наворожишь мне ханство, тогда возьму твоего джигита даром, если же не наворожишь — голову снесу!
Старуха склонилась к земле, но на ее лице не видно было страха.
— Знаменитый вельможа, — промолвила она, — властелин, который грабит своих подчиненных, — плохой властелин. Народ боится его, но не любит. Такой хан проигрывает битвы. А за тобой когда-нибудь пойдет народ. Это говорю я — старуха Эмине, которой уже перевалило за восемьдесят. Говорю, не глядя на руку.
Ислам-Гирей вытащил из-за пояса мешочек, позвенел им и бросил цыганке. Она ловко подхватила его, глаза ее засияли.
— Это за рыцаря. А за гаданье?
Калга-султан сурово посмотрел на цыганку, но полез за пояс и бросил ей в лицо горсть золотых дукатов.
— Завтра приведешь его ко мне в Ак-мечеть. — А потом обратился к юноше:
— Ты, юноша, хочешь стать моим воином?
— О да! — восхищенно ответил Селим.
Ислам-Гирей пришпорил коня и поскакал, минуя Ашлама-сарай и медресе, к главному ханскому дворцу.
Остановился на мосту у ворот. Два медных дракона над воротами, которые уже сто лет перегрызают друг другу горло, блестели в лучах заходящего солнца, напоминая тем, кто входит в ханский двор, что именно это является гербом Гиреев, и пускай будет осторожным каждый вступающий сюда: военный министр или простой воин.
Оставив коня у ворот, калга-султан важно направился в опочивальню хана. Поднялся по лестнице наверх, минуя часовых у каждой двери; дверь ханской опочивальни открылась сама — за ней стояли, скрытые в нишах, немые рабы.
Бегадыр-хан сидел на подушке посреди комнаты, в чалме с зеленым верхом, в голубом кафтане. Он приготовился к приему брата, но лицо его было бледным, даже желтым и чем-то встревоженным. Ислам-Гирей подумал: видно, недолго проживет этот анемичный меланхолик. Снял с головы тюрбан, бросил его на пол, наклонился к брату и поцеловал полу его кафтана. Бегадыр вяло кивнул Исламу, разрешив ему сесть напротив.
— Ор-капу укреплен, хан, — доложил Ислам-Гирей. — Десять башен отстроили заново, ворота обили железом — ни одна живая душа не пройдет через них. С севера Крым в безопасности…
Бегадыр-Гирей сидел, свесив голову. Казалось, он не слушал Ислама.
— Гонец сегодня прибыл из Стамбула, — промолвил он спустя некоторое время. — Амурат умер.
Несдержанный и горячий Ислам вскочил на ноги.
— Он же бездетный! — сорвалось с его уст.
Бегадыр встревожился, посмотрел на немых рабов, прошептал:
— Не верь сегодня даже мертвым, Ислам. А султан будет. Род Османов еще существует. Завтра опоясывают мечом Ибрагима…
Бегадыр всматривался в глубокие глаза брата. Ожидал от него удивления, возмущения или даже смеха.
Но костлявое лицо калги-султана стало непроницаемым. Только хищные, злорадные огоньки на миг вспыхнули в его черных глазах и тут же погасли.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сказал Пророк, — пусть над ним будет мир: «О вы, стремящиеся к власти, спросите себя, кого и что вы любите?»
Стамбул ожидал коронации нового султана и жил в напряженной тишине. Млели на солнце кипарисы, устремлялись вместе с ними к небу минареты Айя-Софии, по ту сторону залива притихла всегда шумная Галата, а султанский дворец Биюк-сарай притаился, словно перед прыжком, на холмистом клине между Босфором и Золотым Рогом.
На третий день после смерти Амурата с самого утра стали собираться люди возле Ат-мейдана[159]. Они устремляли свои взоры к султанскому дворцу, окутанному теперь тайной.
В полдень Ибрагим, в султанском одеянии, выезжал в сопровождении анатолийского и румелийокого кадиаскеров в Биюк-сарай. Впереди на буланом жеребце гордо скакал ага янычар Нур-Али.
Три дня в Малом дворце на Петрони[160], где обучаются военному делу молодые янычары, готовили нового султана к вступлению на престол. С Ибрагимом занимался шейх-уль-ислам. Учил его ритуалу коронации, советовал, как ему вести себя в первые дни правления.
Ибрагим, словно новорожденный, не знал ничего — ни жизни султана, ни жизни простых людей. Еще шестилетним мальчиком его отлучили от матери и увезли в Бурсу, где он, едва став подростком, познал греховную прелесть разврата и пьянства. Сын султана паясничал в кафеджиях, на улицах и в цыганских притонах, пока Амурат не заключил его в темницу, чтобы не позорил султанский род.
Удивительна судьба престолонаследников. У нее нет середины — только небо и ад, золотой трон или вонючая тюрьма.