Манускрипт с улицы Русской

«Несколько дней тому назад эти же самые люди приветствовали Амурата, — думал великий визирь. — Приветствовали так же восторженно. Ныне его никто не оплакивает, ныне получили новую игрушку. Что это? Падение султанского престижа или безразличие народа к государственным делам, которые всегда вершатся без его ведома? Да и в самом деле, что остается людям, кроме зрелищ? Оттого, что сменяются императоры, не меняется человеческая судьба, а есть повод повеселиться в будний день. Но почему никто не возмущается, что белого коня, на котором сейчас едет Ибрагим, взял у персидского шаха храбрый Амурат, а большой алмаз на белой чалме султана — эмблема покоренного Багдада? Неужели никто не заметил такого страшного кощунства?.. А я? Я тоже еду рядом с Ибрагимом, одобряя своим присутствием это кощунство. Но ведь я один не в силах что-либо сделать, позади меня Нур Али с полками янычар… Вон тот бедный ремесленник, стоящий со свитком бумаги в протянутой руке, очевидно, хочет подать просьбу новому султану, а бостанджи-баша толкает его в грудь, чтобы не омрачал торжественности всенародного праздника. Этот бедный ремесленник и я, самый высокий государственный сановник, оба понимаем все, что происходит ныне, но ни он, ни я не можем протестовать. Наоборот, на свои деньги и своими силами устраиваем этот парад, а в душе смеемся. Все смеемся, кроме разве одного Ибрагима, едущего на белом коне. Как же выбраться из этого заколдованного круга?»

Дервиши гурьбой бежали впереди процессии, исступленно вопили, от их крика народ чумел, бился в конвульсиях, некоторые выбегали на дорогу, падали и целовали следы копыт султанского коня.

«Не единственное ли, на чем держится империя, — с ужасом подумал великий визирь, — это грубая сила и фанатизм, возбуждаемый вот такими зрелищами?»

Императорский кортеж направлялся к мечети Эюба, названной именем Магометова знаменосца, который в 48 году гиджры пошел завоевывать Константинополь и погиб там. Султан Магомет Завоеватель, овладев столицей Византии, соорудил возле гроба Эюба мечеть, в которой хранилась одна из четырех сабель халифов пророка — сабля Османа. Ею ныне должны опоясать нового султана Турции.

Процессия свернула с широкой улицы Шахзаде в тесные переулки, вытянулась, народ не вмещался в них, оставаясь во многих других кварталах. Султана встретили деревянные и саманные халупы. Вдали, возле берега Золотого Рога, показалась небольшая однокупольная мечеть, а рядом — мраморная усыпальница знаменосца Эюба.

— Это здесь колодец с водой бессмертия? — наклонившись к великому визирю, наивно спросил Ибрагим. Он слышал эту легенду еще в детстве, теперь же хотел убедиться, так ли это.

Аззем-паша очнулся от задумчивости, насмешливо посмотрел на Ибрагима и ответил, забывая о титулах:

— Этот колодец теперь без воды. Вода испарилась, ожидая бессмертных людей, и нет надежды, чтобы родник забил снова.

Ибрагим не ответил на его слова, да и некогда было. Расступились кипарисы, открылись ворота, на пороге мечети стоял шейх-уль-ислам. Султан слез с коня, янычар-ага снял с него обувь, обмыл ему ноги. Верховный духовник семь раз благословил Ибрагима, потом подошел к нему и, привязывая к поясу меч, промолвил:

— Царь наш, пусть приветствуют тебя аллах и Магомет, пророк его, властвуй над нами счастливо и долго.

Ибрагим выпрямился и продекламировал в ответ слова, как учил его шейх-уль-ислам:

— Клянусь, что зеленое знамя пророка будет реять от Багдада до Вены, от Каира до Корсики. Я покорю немецкую землю, а на алтаре святого Петра в Риме велю кормить моего коня.

Аззем-паша, склонив голову, набожно произнес:

— О султан, пусть исполнятся эти слова великого Баязета.

Ибрагим сник, глаза его тревожно забегали, шейх-уль-ислам, возводя очи к небу, шептал слова молитвы.

Ювелир Хюсам с женой Нафисой сидели на мостовой напротив янычарских казарм, возле которых должен был остановиться коронованный султан, возвращаясь из мечети Эюба. Нафиса еще надеялась увидеть своего воспитанника Алима.

Огромнейшие казармы стояли тут, в центре города, еще со времени Урхана, создателя султанской пехотной гвардии «йени-чери». Ни один султан не осмеливался проехать мимо этих казарм, возвращаясь в Биюк-сарай с мечом Османа на боку. Мог ли предвидеть Урхан, что его идея обновления турецкого войска так жестоко обернется против наследников османского престола? Разве мог он предположить, что воины, которые должны были стать слугами трона, сами завладеют им и будут сажать на него угодных для них султанов?

Но тогда такое войско было необходимо. Турция воевала без передышки, не имея регулярной армии. Урхан собрал отуреченных пленников — босняков, греков, армян, обучил их, вооружил, требуя беспрекословного подчинения. Основатель ордена дервишей Хаджи Бекташи благословил новое войско. Опустив длинный монашеский рукав на голову первого янычара, произнес: «Называйтесь йени-чери». Пусть ваше лицо будет грозным, рука победоносной, меч острым, а храбрость пусть станет вашим счастьем».