Маневры памяти (сборник)

Подводная лодка не отдыхает на дне, дальние походы этого вида кораблей не предполагают заходов в порты – значит, изо дня в день (меня ориентировали месяца на полтора), из недели в неделю предстоит жить в этом изводящем режиме… Я забыл, зачем зашел в каюту, и тут железо ее затряслось и загрохотало так, словно находился я не в подводной лодке, а в огромной кофемолке… Мы, оказывается, пошли средним ходом.

Дальнейший сюжет этой комической микроистории, заключающейся в том, как изящно и безжалостно проучили в соответствии с морской традицией старожилы корабля некоего писаку, проникшего на боевую подводную лодку под видом бывшего подводника, логичен и прост. Гость тщеславно польстился на просторную каюту? Отлично. Вся лодка, да что лодка, весь штаб, если не городок, знают, что эта каюта невозможна для обитания на ходу. Но гость не знает. В запасе у такого развития сюжета участливые вопросы членов экипажа и флагманских специалистов о том, как продвигается роман, и о творческих планах, вопросы о здоровье (слух, сон, зуд, аппетит) и коллективные пожелания приятного послеобеденного отдыха и спокойной ночи. В комплект развлечений команды несомненно стоит занести и обязательные реплики в адрес постояльца великолепной каюты при переключении рукояток управления ходом лодки на полный и самый полный. В результате по лодке, боясь зайти туда, где пустует привилегированная койка, неделями неприкаянно шляется унылая тень, которой теперь уже нигде нет места и которая всем мешает. Смысл ответа команды подводной лодки тому штабному начальству, которое присылает на боевой корабль разных гастролеров, довольно прозрачен. Нечего посылать на корабли, выполняющие боевые задачи, неизвестно кого и неизвестно зачем. Да еще сопровождая явление гостя телефонными звонками. Те моряки, которые плавают, этого не любят.

В действительности же все, в общем, уладилось. Через некоторое время, довольно недолгое, мы похохотали с командиром над забавным сюжетом, разыскали мне и место, где ночевать, и угол, чтобы сидел и писал, и поход оказался недолгим (маневры «Океан»), и расстались мы друзьями, а через два месяца командир приехал в Ленинград и вручил мне медаль (единственную полученную мной в жизни), вероятно, за то, что я все же несколько дней прожил на его лодке в этой «особой» каюте.

Так что же это за каюта? Видит Бог, все предыдущее не стоило бы не только того, чтобы делать это предметом рассказа, но даже упоминания, если бы причины того, почему вышеупомянутая каюта не была годна к обитанию в ней человека, не уходили бы корнями далеко за пределы и прочного корпуса, и легкого, и вообще за пределы не только лодки, но и всего Северного флота…

За грохочущей переборкой горизонтально лежала ракетная установка. Перед пуском ее поднимали в наклонное положение (за этот силуэт, схожий с недораскрытым перочинным ножом, лодку называли «раскладушкой»). Потом установку снова опускали. Тут ее должны были бы покрыть щиты-обтекатели. Вот они-то, эти щиты, и были сделаны наспех и так небрежно, что никакого обтекания не получалось, лодка в подводном положении гребла угловатым железом воду так, что сквозь переборку слышался хруст и треск. Когда как-то в московской газете я прочел, что дистанция, на которой могут обнаружить себя наши подводные корабли, из-за повышенной шумности в десять раз больше, нежели у американских, я сразу вспомнил свою «раскладушку». Для военного времени это была лодка-смертник. Как сообщили мне офицеры лодки, проектировал ракетную установку на их «раскладушке» Сергей Хрущев, сын премьера. А недоделки объяснялись тем, что корпусники гнали работу день и ночь, чтобы успеть под его курсовую работу (диплом, кандидатскую, докторскую, орденскую, лауреатскую и не знаю еще какую). Ни моряки не знали, какую, ни я не знаю – все, касавшееся конструкции «раскладушки», было вглухую засекречено, как, впрочем, и то, что на этой же лодке приваривали около кормового люка некую дугу, чтобы Никите Сергеевичу с его телосложением было удобно держаться, когда он лез в люк: хотел, видимо, посмотреть своими глазами. Затем дугу срезали автогеном, но оплавленное место осталось…

С. Н. Хрущев, может, и не вспомнит эти «раскладушки», а вспомнит, так законным образом ответит, что щиты-обтекатели – это забота корпусников, а не ракетчиков. Все это так. Да не так.

Читаю в НРСлове главу о кубинском кризисе из книги Сергея Хрущева и диву даюсь. Во-первых, тому (в сотый раз, конечно), как блистательно кучка политических ловкачей удерживала власть в огромной стране, часто поступая этой стране только во вред. И, во-вторых, дивлюсь интонации автора, очень забавной, чтобы не сказать чего-то другого, интонации.