Малый дом в Оллингтоне. Том 2

Сквайр ударил кулаком по столу и повторил свои восклицания. Если бы он знал, до какой степени неприятною становилась леди Александрина, он, быть может, не был бы так сильно взволнован. Если бы он мог заметить и понять ту точку зрения, с которой Кросби смотрел теперь на свой союз с фамилией Де Курси, мне кажется, он извлек бы из этого некоторое утешение. Люди, которые оскорбляют нас, редко остаются ненаказанными за свои оскорбления, но мы так часто считаем себя неудовлетворенными, не зная, что мщение уже совершилось!

– Так вы сами хотите ехать в Гествик? – спросила мистрис Дейл.

– Я свезу вашу записку, – сказал сквайр, – и завтра пришлю вам ответ. Граф поступил так великодушно, что вполне заслуживает всевозможного внимания. Я лучше расскажу ему всю правду, и потом, смотря по обстоятельствам, поеду погостить или нет. Особенной надобности ехать туда я не вижу. Что я буду делать в гествикском доме? Я думал, что если мы соберемся там все, то это могло бы устранить некоторые затруднения.

Мистрис Дейл встала, чтобы удалиться, но не могла уйти, не выразив благодарности за все, что он предполагал для них сделать. Она знала очень хорошо, какой смысл заключался в словах сквайра относительно устранения некоторых затруднений. Сквайр предполагал, что если бы они прожили неделю в гествикском доме, то идея бежать из Оллингтона, по всей вероятности, была бы оставлена. Мистрис Дейл казалось теперь, как будто сквайр за такое намерение сыпал ей на голову раскаленные угли. Она начинала стыдиться образа своих действий и убеждаться, что, взамен благодеяний, которые он делал для ее дочерей, ей следовало бы примириться с его суровостью. Если бы ее не страшили упреки дочерей, она даже теперь отказалась бы от своего намерения.

– Не знаю, что мне сказать вам за ваше великодушие.

– Не говорите ничего, – ни за мое великодушие, ни за мое недобродушие, – а оставайтесь лучше на месте, и будем жить по-христиански, будем стараться думать друг о друге доброе, а не дурное.

Это были добрые, великодушные слова, обнаруживавшие в себе дух любви и терпения, но они были высказаны жестким неприятным тоном, и сквайр, произнося их, угрюмо смотрел на каминный огонь. По правде сказать, сквайру стало стыдно за теплоту своих слов.

– По крайней мере, я ни в коем случае не буду думать дурно, – отвечала мистрис Дейл, подавая руку. Теперь было слишком уже поздно покинуть проект переезда и вместо того остаться в Малом доме, но, проходя через сад, она признавалась себе, что раскаивается в своем поступке.

В эти дни ранней холодной весны вход с лужайки в дом через стеклянную дверь еще не был открыт, так что необходимо было пройти кругом через огород на дорогу, и уже оттуда в уличную дверь или же в соседнюю дверь, через кухню. Мистрис Дейл выбрала теперь этот последний вход, и в то время как она выходила из кухни, к ней почти на цыпочках подошла Лили и остановила ее. Лили улыбалась, когда подняла палец вверх в знак предостережения, и никто бы не подумал, посмотрев на нее, что она сама обеспокоена.

– Мама, – прошептала она, указывая на дверь гостиной, – не ходите туда, пойдемте в вашу комнату.

– Кто там? Где Белл? – И мистрис Дейл пошла в свою комнату, как ей приказывали. – Но кто же там? – повторила она.

– Он!

– Кто он?

– Ах, мама, как вы недогадливы! Разумеется, там доктор Крофтс. Он там почти с час. Не знаю, на что он сядет: там нет ни одного стула, кроме груды старых ковров. Весь пол заставлен посудой, и Белл такая замарашка. Она надела ваш старый клетчатый передник, и когда доктор вошел, она завертывала кочерги в серую бумагу. Я думаю, ей в жизни не случалось попадать в такой просак. Скажу наверное, что ему не удастся поцеловать ее руки.

– Ах, Лили, как тебе не стыдно!

– Право, он там, уверяю вас, если только не выскочил в окно или не вылетел в трубу.

– Зачем же ты оставила их?

– Он встретил меня в коридоре и поздоровался со мной серьезно-пресерьезно. – «Войдите, – сказала я, – и посмотрите, как Белл упаковывает каминные щипцы и кочерги». «Я войду, – отвечал он, – но вы за мной не идите». Он был такой серьезный, что, наверное, думал об этом всю дорогу.

– Почему же ему и не быть серьезным?

– Совсем нет, ему не следует так серьезничать, мама, неужели вы не радуетесь? Я так очень, очень рада. Мы будем жить вместе одни – вы и я, а она будет так близко от нас! Я уверена, что он готов остаться там навсегда, пока не войдет кто-нибудь зачем-нибудь. Я так устала, глядя все в окно и дожидаясь вас. Быть может, он помогает ей укладывать вещи. Как вы думаете: не войти ли нам, или это будет не хорошо?

– Лили, пожалуйста, не торопись делать заключений, ты можешь ошибиться.

– Правда, мама, – сказала Лили, вложив свою руку в руку матери, – совершенная правда.

– Милая моя, прости меня, – сказала мать, догадываясь, что сделанное замечание в нынешнюю минуту было очень жестоко.