Малый дом в Оллингтоне. Том 2

– Нет, мама, пожалуй, он и в самом деле подарит. А имея пять фунтов, я бы сделала на них, что мне давно уже хочется: купила бы несессер и клетку для белки. Но, мама, никто не даст девушке денег на удовлетворение ее прихотей.

– Ах, Лили, ты неблагодарное дитя!

– Нет, возражаю: я благодарное дитя. Я благодарна за то, что он смягчился, за то, что он плакал и целовал вас. Я вечно буду признательна ему! Но как благодарить мне его за подарок трех тысяч фунтов, право, не знаю. Это такое обстоятельство, которое выходит из рамок моей жизни, как будто я должна услышать об этом в другом мире, где, признаюсь, мне бы не хотелось еще находиться. Я признательна ему, но моя признательность какая-то безжизненная, темная, неопределенная. Скажите мне, могу ли я получить на эти деньги новую пару модных ботинок? С получением их, мне кажется, только и может оживиться моя благодарность.

Возвращаясь в Гествик, сквайр снова впал в свое обычное упрямое настроение духа, а веселость, о которой говорила мистрис Дейл, оставила его. Он размышлял о своей прошедшей жизни и убеждался в истине слов, сказанных им невестке, что его сердце всегда было теплее его речи. Но общество и все самые близкие к нему в целом свете всегда судили о нем скорее по его словам, а не по сердцу. Они обращали внимание на наружность, которой он не мог владеть и не мог изменить, а не на дела, которые он совершал. Разве он не был добр ко всем своим родным? А кто из них заботился о нем?

«Мне почти жаль, что они решились остаться, – говорил он самому себе, – я знаю, что разочарую их». Между тем, встретив Белл в гествикском доме, он весело поздоровался с ней и с выражением искренней радости сообщил, что побег их в Гествик не состоится.

– Как я рада! – сказала Белл. – Я давно этого желала.

– Я думаю, теперь желает этого и твоя мать.

– Я уверена в том. Это было недоразумение с самого начала. Когда кто-нибудь из нас не мог исполнить вашего желания, мы думали за лучшее… – Белл остановилась, увидев, что можно легко попасть впросак.

– Не станем больше говорить об этом, – сказал сквайр. – Дело теперь, кончено, и я рад, что оно окончилось так приятно. Вчера я имел разговор с доктором Крофтсом.

– В самом деле?

– Да, за день до свадьбы он должен приехать ко мне и остаться у меня. Мы все уже устроили. В Большом доме у нас будет завтрак, ты назначь только день. Конечно, тебе надо принарядиться, так вот тут есть немного денег: ты должна истратить их до свадьбы.

Сказав это, он удалился, и как только остался один, снова сделался унылым и печальным. Это был человек, которому было предназначено до конца жизни испытывать тихую грусть и беспрерывное уныние.

Мы оставили Джонни Имса на попечении леди Джулии, которая застала его за срезанием имени Лили с перил пешеходного мостика. Он замышлял отправиться в дом своей матери в Гествик и оттуда – сейчас же в Лондон, не показываясь в доме лорда Де Геста. Но как скоро он услышал шаги леди Джулии и увидел подле себя ее фигуру, то убедился, что отступление ему было отрезано. Поэтому он позволил отвести себя спокойно домой. Он откровенно рассказал леди Джулии последствия свидания с Лили Дейл, объявил, что все его надежды рушились, что ему не видеть больше счастья, что бедное сердце его уже наполовину разбито. Хотя Джонни, быть может, меньше всего заботился о ее поздравлении с успехом, но теперь сочувствие леди Джулии и ее утешения были отраднее утешений всякого другого лица в доме графа.

– Не знаю, что мне сказать вашему брату, – прошептал Джонни, приближаясь к дверям, в которые намеревался войти.

– Хотите, я все передам ему? После того, разумеется, он скажет вам несколько слов, но бояться его нечего.

– А мистер Дейл? – спросил Джонни. – Все услышат об этом, все узнают, какого дурака я сделал из себя.

Леди Джулия уверила его, что граф переговорит со сквайром, что никто не будет считать его дураком, и потом оставила его. Придя в свою комнату, Джонни нашел в ней письмо от Кредля. Содержание этого письма мы считаем за лучшее перенести в следующую главу, – оно не имело такого свойства, которое могло бы доставить утешение или увеличить его горесть.

За час до обеда кто-то постучал в дверь комнаты Джонни, и со словом «войдите» в ней явился сам граф. Он был в обыкновенном костюме фермера. Леди Джулия встретила его при входе в дом, и граф отправился прямо к своему молодому другу, получив от добродушной сестры наставления в том, что следовало ему говорить. Я, однако же, не убежден, что при этом случае граф держался строго данной программы.

– Ну что, мой друг, – начал он, – молоденькая леди упрямится?

– Да, милорд. Впрочем, не знаю, упрямится она или нет. Знаю только, что для меня все кончено.

– О, перестань, Джонни, это так всегда бывает. Насколько мне известно, половина из них не принимает предложений с первого раза.

– Но я другого предложения не сделаю.

– Это отчего? Уж не думаешь ли ты сказать, что рассердился на нее за отказ?