Очевидец ужасов болгарского восстания 1876 года и Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, отчасти описанных мною в рапортах английскому и американскому представителям, в письмах в лондонском «Times» и в моих «Записках осужденного», поклонник догмата, формулированного одним французским публицистом, а именно: что лучшая политика для человека — это политика пламенно-миролюбивого патриотизма и благоразумно-патриотичного миролюбия — un patriotisme ardemment pacifique et un pacifisme prudemment patriotique, — я до 1912 года был самым горячим поборником мира в Болгарии. В своих речах и статьях я не переставал проповедовать крайнее благоразумие и рекомендовал заботливо избегать всяких авантюр, которые могли бы впутать Болгарию в войну с Турцией. И в мемуаре по македонскому вопросу, поданном мною в конце 1906 года сэру Эдуарду Грею, я восхвалял свое отечество именно за то, что оно одно среди балканских государств не нарушило мира на Балканах. И когда осуществление дела, о котором я хлопотал в этом мемуаре, было затруднено младотурецким переворотом 1908 года, я все же не потерял надежды, — и идея [328] прямого соглашения с младотурками занимала меня долгое время до и после того момента, когда в марте 1911 года я стал у власти.
Вскоре, однако, новый режим в Турции стал разочаровывать всех нас. Младотурки по части истребления чужих элементов не отстали от старотурок и даже от самого Абдул-Гамида.
Возмутительное избиение в Адане и отвратительная безнаказанность его интеллектуальных виновников были в состоянии потрясти всех сторонников мирного разрешения того снопа этнических вопросов, который носил имя Восточного вопроса. Но я все же думал, что после того, как македонцы столь бескорыстно помогли младотуркам в апреле 1909 года во время устроенной старотурками контрреволюции, и после того, как неприятный для младотурок демократический кабинет в Болгарии сменился правительством со мной во главе, — что после всего этого мы могли бы ожидать от турок политики, которая вполне соответствовала бы нашим желаниям искренне попытаться войти в соглашение с Турцией. Тем более что я, нарочно с этой целью, повторил сделанные мною раньше миролюбивые заявления{1}.