Малютка Эдгар

Вдруг Малютка понял: в глазах громилы не было зрачков. И уже не казались чем-то существенным безвольно повисшие руки и расплывающееся на штанах пятно мочи. Обделавшийся «телохранитель» не перестал внушать ему страх. Как раз наоборот. Ведь раньше в громиле было хоть что-то человеческое. «Ага, ты ему тоже нравился», — не удержался дядя от сарказма.

Ворон перебрался с плеча бывшего Харда (или будущего? — Малютке было проще по-прежнему называть Хардом человека, чтобы не запутаться) ему же на голову и, ударив клювом, содрал полоску кожи со лба. Потекла кровь. На переносице струйка разделилась надвое и продолжила путь по носогубным складкам, а затем по обе стороны подбородка. Громила даже не поморщился. Но сбежавшие зрачки внезапно появились снова — две черные точки, словно кто-то проткнул глазные яблоки изнутри заостренным карандашным грифелем. Он сделался похожим на…

«Слишком много комиксов, детка…»

И тут Эдди обнаружил, что его собственный палец с небольшим, но уже заметным ногтем сгибается и разгибается прямо перед правым глазом. Он точно знал, что не подносил руку к лицу. Это был сюрприз от дяди. Предупреждение. И пока дядя ограничился лишь пальцем.

Малютку охватил страх совсем другого рода, нежели прежде. Он догадался, что, если так пойдет и дальше, он может сделаться только свидетелем происходящего, но никак не участником событий. Оказаться запертым в украденном у него теле? Пассивным «я», лишенным какой-либо возможности действовать? Это было хуже, чем стать паралитиком или инвалидом, — их тела, по крайней мере, никому не доставались еще при жизни…

Уже не пахло ни гарью, ни мертвецами, предоставленными самим себе. Пахло грозовым электричеством — Эдди сразу вспомнился один летний день на даче: внезапно стало темно, и он с родителями спрятался в доме от надвигавшегося ненастья. Как же ему было уютно, хотя и немного тревожно, особенно когда загремело! Мгновенное воспоминание вызвало очередной острый приступ тоски по всему, чего он лишился. А дачный дом показался на редкость приятным местом по сравнению с той помойкой восприятия, что терзала его, словно дурной сон, воплотившийся наяву. Не иначе, продолжалось утонченное издевательство, для разнообразия исходившее не от дяди. Но после того как Эдди слышал мамин голос из темноты и даже ощутил ее запах, его нельзя было задеть больнее.

«Это и есть выход?» — наконец выдавил он.

«Можешь предложить что-нибудь получше? — спросил Эдгар, и Малютка понял, что дяде все это тоже не очень нравится. — Придется рискнуть».

«А ты когда-нибудь там был?» — Даже показывать в сторону «выхода» не было желания.

«Хочешь знать, ходил ли я когда-нибудь через Дыру? Было дело. Дважды. Я же говорил, чем дерьмовее город, тем труднее из него выбраться».

Эдди не помнил, чтобы дядя такое говорил, но это уже не имело значения. Он понемногу учился отделять важные вещи от пустяков. Малютка снова посмотрел на громилу. Выведенный из ступора ударом вороньего клюва, тот напоминал жутковатым образом ожившую восковую фигуру. Его губы шевелились, но нельзя было разобрать ни слова.

— Ну и долго будем стоять? — произнес вслух Эдгар.

Громила не ответил. По его лицу катился пот, смешиваясь с кровью. Дядя захихикал: «Черт, а ведь ему и впрямь хреново! Похоже, здоровяк ни разу не покидал Хармэ. Смотри, щенок: вот что значит быть привязанным к родине. Синдром единственного мира. Неизлечимо. Иногда привычка становится удавкой. То же касается и любви».

Воспользовавшись растерянностью Малютки, который тщетно пытался переварить новые для него слова и сведения, дядя презрительно цыкнул через щель между передними зубами. «Кажется, мы только что потеряли телохранителя. Ну и дьявол с ним. Он свое дело сделал. Может, оно и к лучшему. Не уверен, что на той стороне здоровяк не превратился бы в обузу… — Потом дядя напомнил: — Хочешь обратно к дерьмоедам?»

Эдди не хотел. В Дыру он не хотел тоже, но больше не колебался — во всяком случае, относительно направления. Его взгляд переместился с головы громилы ниже и остановился на оружейных рукоятях.

«Отлично, Малютка, — чуть ли не впервые похвалил дядя. — Это нам не помешало бы. Только осторожно, умоляю. Ты мне дорог, как… как непрожитая жизнь».

Эдди обошел громилу и приблизился к нему сзади. Ворон следил за ним — взгляд одного обращенного к мальчику глаза был страшен в своей нераспознаваемости. Но все же громилы Эдди боялся больше. Он уже пожалел о своем намерении, однако что-то — присутствие дяди, должно быть, — помешало ему передумать сразу.

Малютка протянул руку к оружию. Хоть громила и жестоко страдал, его инстинкты еще не притупились окончательно. Он что-то почуял и начал разворачиваться. Огромная лапа едва не снесла Эдди голову — лишь каким-то чудом он успел увернуться и отскочить.

«Уходим!» — рявкнул дядя, трезво оценив обстановку.

И Эдди ушел.

22. Анна/Фамке