Мальчишка в сбитом самолете

Уселись все за полукруглый большой стол — кто на тонконогий, ненадежный с виду диванчик, кто на старинные выгнутые стулья. Витька устроился в кресле, которое жалобно скрипнуло, предупреждая о своем возрасте. Спрятав под стол босые ноги, ребята стали оглядываться. Все тут было как из музея: диванчик, пузатый буфет, старинные часы — степенные какие-то, не похожие на быстрые ходики деда Андрея. Мальчишки даже испугались, когда часы пробили два раза, — звон еще долго висел в воздухе.

У своих друзей в их тесных, грязноватых коммуналках с самодельными шкафами, со сбитыми неуклюжими табуретками я бывал и понимал, что они переживают сейчас. Смотрели испуганно, спрашивали шепотом: а сколько комнат-то и где народ? Комнат было три, как и у деда Андрея. Из шестерых детей бабушки Ани жила здесь одна только младшая дочь — Соня, тихая и незаметная тетка моя, остальные дочери разъехались, а сыновья — один, дядя Петя, воевал, другой же, мой папа, вкалывал в «чугунке». Дом частный, подселенных нет, тишина и покой.

Заглянул в комнату и вежливо поздоровался с нами дед Иван, папа на него здорово был похож. За стеной шуршала страничками учебника отличница Соня. В семье Леоновых все шестеро детей выучились, только Соне осталось получить высшее образование. Дед Иван, молчаливый и кроткий, с добрыми глазами, своими руками и дом построил, и сарайчики, и забор. Работал он на Коломзаводе клепальщиком, кузнецом (от железного звона стал глуховат), а потом и мастером стал. По доносу попал он в органы, на допросах лишился зубов, потом вкалывал черт-те где на соляных копях. О своих злоключениях он никому не рассказывал, его историю я узнал гораздо позже от папы. После копей дед Иван трудится слесарем на заводе, и дома все работы на нем были: летом траву корове косил, сено готовил на зиму. Скотина у них в сарае стояла, иногда гуляла по снегу. Бабушка Анюта всеми командовала, и домом управляла, и вкусно готовила, угощая из скудных запасов всех, кто бы к ним в дом ни пришел.

Появилась Соня и как-то по-старинному, негромко поздоровалась с мальчишками:

— Здравствуйте. Соня.

Пацаны что-то пробубнили в ответ, а Соня улыбнулась и снова в свою комнату ушла.

Какой же она была необыкновенной девушкой! После ареста отца они с сестрой Татьяной поехали на прием к Всесоюзному старосте Калинину, тот принял их, и деда освободили, сняв с него обвинения. Это я тоже узнал гораздо позже, когда многие герои моего повествования уже ушли из нашего мира.

— Проголодались небось? — Бабушка поставила перед нами на стол полную вазу сушеных яблок и сухарики из черного хлеба. Спросила, кто будет мыть руки. Ребята замотали головами и вытерли ладони о рубахи. — Ну, приятного аппетита! — пожелала она и вышла, чтобы не смущать голодных моих приятелей.

Старинная ваза мигом опустела, от сухариков одни крошки остались, да и те Витька собрал в ладонь и съел. Мы поднялись, хотя так не хотелось уходить из теплого дома, где сладко пахло сушеными яблоками и веяло покоем.

Витька посмотрел на темную икону, что висела в углу перед лампадой, и серьезно сказал:

— Огромное вам спасибо!

Мальчишки, пятясь из комнаты, тоже сказали «спасибо».

— На здоровье! — улыбнулась бабушка Анюта.

Когда мы оделись и обулись, она каждому сунула в карман по яблоку — «на дорожку» — и вышла проводить нас на крыльцо, хотя на улице было холодно и шел снег.

— В дом, в дом идите, а то простудитесь! — испугался Витька, но она дождалась, пока ребята сошли с крыльца и зашагали по сугробам.

Мы еще долго оборачивались и увидели, как вышел дед Иван расчистить дорожку от дома.

— Вот мы сволочи! — сказал Витька. — Нажрались от пуза, а помочь старику не догадались.

Сытыми домой идти не хотелось, кататься тоже, и мы всей компанией уселись на деревянные ступени под большим портретом Сталина у переезда, это было наше место. Под Лениным обычно отдыхали парни с другого конца Партизанки. Доели яблоки, захотелось чего-то высокого. «Подвиг разведчика» мы уже по два раза смотрели, да и денег все равно нет. Меня часто выручала баба Дуня, отдавая из своего кошелечка с шариками-защелками последний рубль, но и у нее кошелечек был не бездонный, а просить у мамы не хотелось. Она стала какая-то нервная, видно, из-за этих подселенцев, а может, из-за «черной кошки», хотя, скорее всего, из-за денег и продуктов, которых вечно не хватало. Может, и дала бы на кино, но сперва отругала бы за грязные руки или дырку на штанах.

— Расскажи случай, — попросили меня ребята, но все случаи, которые я наполовину выдумал — как в Харькове труп фашиста в самолете обнаружил, как мы с дядей Володей жулика подстрелили из автомата, как в степи с пацанами кобру ловили, как с папой волков били и на дрофе катались, — были уже рассказаны, а новое на ум не шло. Но приятели мои наседали. Ладно, будет вам «случай». И я начал плести, как однажды утром зашел в наш магазин, а там уже карточки отменили и все прилавки завалены мылом, конфетами, колбасой, печеньем и мороженым. Бери, говорят, всё так, задаром, денег по случаю нашей скорой победы и не надо.