Мальчики + девочки =

Он уехал в свою Швейцарию спустя полмесяца, официально попрощавшись с ней по телефону.

Подсудимый повеситься не успел.

Дело она выиграла. Бумага, переданная яйцеголовым, сыграла свою роль.

* * *

Понимаешь, был человек, которому я интересна, говорила она мужу за завтраком, раскаиваясь в несодеянном содеянном, ты понимаешь это, ты понимаешь, что на самом деле я никому не нужна?.. – Ты прекрасный адвокат, ты нужна людям, отвечал спокойно муж, расколупывая яйцо. Сегодня, а завтра… как адвокат, да, но завтра я подверну ногу или ушибу голову, и они забудут мой телефон… а я человек, никому не нужный человек на этой земле… Господибожемой, подумать только, меня одолевают те же мысли те же ощущения, что одолевали в шестнадцать лет... Господибожемой!.. Элои, Элои, лама савахвани?... Для чего Ты меня оставил?..

Муж встал, подошел к ней и поцеловал ее в голову: я с тобой, и у нас есть наш мальчик, ты забыла?

ГОСТИ

Вечер удался.

Марягин был в ударе.

Две курочки уже давно топорщили белые и черные перышки, коротко взмахивали крылышками и характерно вскудахтывали.

На самом деле ни низенькая загорелая, которую звали смешным именем Лушка, от фамилии Лушкина, ни высокая и тоже загорелая Эвелина нисколько не походили на кур. Но Марягин с каждой выпитой рюмкой все больше распускал хвост, и получалось, что он как петух старается ради них, и они именно так и чувствовали, и волновались от этого, и радовались этому.

Всех обогрею, звал Марягин, всех сирых и обездоленных, всем дам крышу над головой и хлеб, и то, что на хлеб мажут.

Минтаевую икру, подхватывала, заливаясь смехом, счастливая Лушка.

Нам минтаевые икринки самый-самый раз для нашего малого горлушка, ласково пел Марягин, осетровые уже через наше горлушко не пройдут, застрянут, а минтаевые ну прямо н-н-ну!..

Через наше пройдут, многозначительно обещала Эвелина.

Через наше и маслинки, и виноградик, подхватывал Марягин. И… только успевала подхватить Эвелина, как Марягин, комически ужасаясь, останавливал ее: вы так невинны, принцесса, что можете ляпнуть что-нибудь эдакое…

Симеонов не то чтобы хмурился, но и расположение в глазах отсутствовало. Марягинские номера каким-то образом задевали его официальный статус, так он в глубине души чувствовал, и это ему не нравилось. Хотя, в принципе, парень он был свойский и не собирался никого окорачивать.

Всех обогрею, не считаясь со статусом Симеонова, гремел Марягин, и тебя, Вася, тоже, не дадим молодой жизни увянуть, все от недоедания, а приспособим к хлебному делу, глаза заблестят, плечи расправятся, женщины в очередь встанут, захочешь отыскать черную мышь, ан нет ее, сгинула, проклятая, бесследно.

Про черную мышь Марягин вспомнил, потому что полчаса назад Вася поднялся и, сглатывая внутреннюю слезу, сказал, что просит минуту тишины для необычного тоста, минуту не давали, один веселый комментарий сменялся другим, острили наперебой, но Вася, перекрикивая всех, прорвался с неожиданным признанием, что хочет покончить жизнь самоубийством. Не то чтоб это выношенное его решение, но идея, которая не раз приходила ему на ум. Надлежащего эффекта выступление не произвело, тем более что было непонятно, где здесь тост, поэтому продолжали острить, только низенькая Лушкина отреагировала на черную мышь, сказав: фу .

Васе было двадцать семь, он был самым молодым в компании сослуживцев, где все друг друга знали и если подсмеивались над кем-то, то без зла, а, в общем и целом, с ровной душой, а им самим казалось, что и с любовью. Вот тогда Марягин припомнил расхожую цитату, что человек должен быть свободен для счастья, как птица для полета, добавив, что свободу дает только экономическая самостоятельность, так что пусть Вася и другие идут к нему, всем найдется местечко.