Мальчики + девочки =

Остановились обсудить проблему. Марягин, нервничая, остановился среди прочих. Симеонов глянул на него, сплюнул и растер плевок ногою. Одна марягинская жена, не задерживаясь, продолжала идти гуляющим шагом и скоро скрылась за углом дома.

Марягин нагнал ее: куда, а к Прохорову? – Иди хоть к Прохорову, хоть куда хочешь, четко проговорила она, двигаясь дальше. Марягин двинулся за ней: что случилось? Она не отвечала. Он схватил ее за рукав, отчего тот треснул. Я к тебе обращаюсь, что случилось? Она внезапно бросилась от него в сторону, но уйти ей не удалось. В два прыжка он оказался возле и рывком притянул ее к себе: что случилось, я тебя спрашиваю?!

Ты тварь, подонок, отойди от меня, так же отчетливо выговорила она, наливаясь злым чувством и делая новую попытку оторваться от него. Он дернул за ремешок сумочки, сумочка упала, раскрылась, содержимое вывалилось на тротуар. Собери. – Сама собери. Она стала собирать. Он поддел ногой то, что она не успела подобрать с асфальта. Она кинула сумочку и побежала. Он догнал ее, сунул сумку ей под мышку. Она обернулась, на тротуаре белел носовой платок, блестел тюбик помады, что-то еще валялось. Она вернулась, села прямо посреди улицы на корточки и сидела так недвижно. Он схватил ее под мышки, поднял. Она сказала, прямо глядя ему в лицо: я тебя ненавижу. Он ударил ее с такой силой, что она упала. Он тоже упал, потеряв равновесие. Видимо, у него пошла кровь, потому что он прикладывал ладонь к лицу, смотрел на нее и совал жене под нос: гляди! Она не глядела. Задыхаясь, вынула из сумочки валидол, сунула под язык.

Дома он еще несколько раз спрашивал ее, что случилось, как пластинка, которую заело. Разбудишь мать, устало шепнула она, завтра я скажу тебе, что случилось. Они жили с его матерью.

Наконец он лег и мгновенно уснул.

Она пошла в ванную, сняла новые колготки, на коленке расползлась дырища. Взглянула в зеркало. Сквозь румяна проступала зеленая кожа лица. Внутренняя дрожь перешла в наружную. Слева в груди жгло. Она взяла еще одну таблетку валидола. В детстве и юности ей, бывало, хотелось умереть, чтобы обидевшие ее любимые люди плакали и мучились. Этого еще только не хватало, подумала она, морщась, воображая себе состояние мужа и его матери, когда они увидят ее мертвой завтра, и содрогаясь от страха за них. Привыкнув чувствовать за себя и за мужа, она давно подставляла свои реакции на место реакций других людей и таким образом жила в своем мире, а не в мире других людей, который на самом деле был ей неизвестен.

Ночью муж несколько раз подходил к дивану, на котором она лежала не раздеваясь, и звал в постель. Она ждала, что он попросит прощенья, и приготовила фразу: Бог простит.

Он не попросил.

Она хотела бы ему сказать, что случилось, но было уже слишком поздно.

ПИРОЖКИ

Обеих звали Александрами, младшую, племянницу, – Алей. Старшую, тетку, – Сашей. Теткой тетя Саша была условной. Безусловным, родным Але был дядька, брат матери, с которым тетка давно развелась, да он и умер давно. У Али была своя жизнь, у тети Саши своя. Но в последние годы тетя Саша со своим новым мужем как-то прибилась к старой родне, все между собой передружились, как не дружили раньше, может быть, только в самые первые годы Алиной жизни, когда была еще та, большая семья, с многочисленными бабушками-дедушками, сестрами-братьями, двоюродными-троюродными, и среди них Алина ровесница, дочь тети Саши, двоюродная Кира. Теперь у Киры была своя дочь, они жили за границей, домой наезжали изредка, у Али тоже была дочь и тоже жила за границей, и муж жил за границей, и сама Аля до болезни матери жила за границей, но мать год как тяжело болела, и Аля ухаживала за ней с такой страстью, с какой редкая дочь в наши дни ухаживает за матерью. Нашла самую лучшую клинику и самых лучших врачей для операции, после операции наняла сиделку, детского доктора из Узбекистана, таскала домой специалистов без счета, одного перепроверяя другим, всем платя без счета, благо деньги были, научилась обрабатывать пролежни, убирать отеки, чистить язык и зубы от налета и делать еще тысячу вещей, до последнего дня упрямо веря, что поднимет мать, и не подняла. Закончив с оформлением наследства, на кладбище ездила нечасто и могла бы уже отправиться к мужу и дочери, да что-то все откладывала и не отправлялась. Число родных съежилось, но все же оставались родители мужа и двоюродные братья мужа, все художники, все жили в Тарусе, и к ним Аля ездила несколько раз в год, на дни рожденья и просто так.

* * *