Мальчики + девочки =

Он слушал ее голос на магнитофоне, по временам утрачивая смысл произносимого. Делал усилие, возвращая себя в сферу внимания. Ничего особенного. Что-то простенько, почти примитивно. Что-то любопытно, с привлечением характеристик, которые можно определить как нестандартные. Неожиданный яркий выплеск. За ним провал. Неубедительно. Неразборчиво. Никак. Лучше. Лучше. Весьма доказательный довод. Этот тоже. Ярко. Шум в зале подтверждает реакцию слушателей. Пауза. Очень большая пауза. Что она делает? Почему молчит? Она растеряет весь накопленный потенциал. Начинает тихо, почти неразличимо. Не следует оратору настолько пренебрегать классическими постулатами, первый из которых: будь внятен. Однако тишина такая, что постулаты постулатами, а она явно знает какой-то секрет владения залом. Он опять потерял нить мысли, слушая только голос. Голос содержал тайну. Влекущая интонация человека, который знает, что он знает, и спокойно делится этим знанием с другими. Иногда окрашено легкой насмешкой. Внезапно хриплый сбой как взрыв. Легкое откашливание и продолжение на глубоких бархатных низах. И тут же почти девчоночьи верхи с переливами. Голос обманывал, но ему трудно было разъединить звук и образ. Он знал, что голос принадлежит немолодой женщине. Но знал также, что если б услышал сперва голос, то обманулся бы. А если образ обманывал? Ему было отлично известно, что голос и внешность как правило разительно расходятся. Люди не замечают этого, потому что встреча происходит одномоментно: с человеком и его голосом. В институте у него шли эксперименты, когда добровольцев просили описать внешность исключительно по голосу. Если грубо: толстые могли звучать как стройные, низкие – как высокие, молодые – как старые. Разумеется, со своими спецификациями. Все описано как полагается, все квалифицировано. Но такого голоса, как у нее, он не слышал. Когда говорят, что в голосе душа человека, имеют в виду обычно певца и пение. Естественное звучание голоса любого человека открывает тайну: Бог говорит вашим голосом, и насколько в вас Бога, настолько прекрасен ваш голос. Душа в голосе Иосифа Бродского. Как ужасно, что нельзя услышать голоса Пушкина или Гете.

Он открыл глаза – он слушал пленку с закрытыми глазами. Выключил магнитофон и несколько раз с силой вдохнул и выдохнул. Взглянул на часы. Через час у него тренировка ушу . Хорошо, что у него тренировка через час. Боевые танцы, раскрепощающие дух и тело, закаляющие дух и тело, научающие дух и тело чередованию напряжений и расслаблений с тем, чтобы выиграть бой и жизнь. Хорошо, что у него тренировка. Он встал, бросив мимолетный взгляд в зеркало.

Бог говорит нашим голосом. Насколько в нас Бога, настолько прекрасен наш голос.

* * *

Придя к ней, он сел удобно в кресло напротив нее, разложил листочки с записями и принялся обстоятельно рецензировать прослушанное. Ей стало скучно мгновенно, едва он приступил. Чтобы не сидеть дура дурой, она стала о нем думать. Наверное, он знал о ней больше, нежели она о нем. В конце концов, он ею интересовался. Вероятнее всего, в силу профессии. Ему принадлежали все инициативы. Он задавал вопросы, она отвечала, хотя и охотно. Ее инициативки были маленькие и необязательные. Он даже принес какие-то разноцветные карты, чтобы оттестировать ее, да и без карт, она уверена, умел прочесть что-то, что, возможно, делало ее беззащитной перед ним. Ее это не беспокоило. Она была хорошо укреплена. Не столько работой и мужем, сколько временем. Время, прожитое и переменившее эгоистические страсти (получать) на чуть присыпанное пеплом спокойствие (отдать), было освободителем. После вкуса вой ны, проистекавшей из желания иметь, она узнала вкус свободы, проистекавшей из отказа от желания иметь, и не собиралась менять трудно доставшуюся ценность ни на одну из прежних побрякушек. Он говорил о лаконизме и резкости, о небрежности и трюизмах, об экзистенциальных оборотах и нежности, о невообразимой смеси, которая... Она скучала. Почему? Она сама не знала.

Он поднял глаза от листочков, и она увидела, как он побледнел.

* * *

Яйцеголовый прибыл из-за границы, из Швейцарии, гражданином которой стал несколько лет назад, и с тех пор, не оставляя российского гражданства, в Россию только наезжал, заводя новые нужные связи, оглядываясь, озираясь, фиксируя происходящее на родине и неожиданно впадая в смертную тоску, которой не мог или не хотел подобрать названия. Приемы, презентации он использовал для сети связей. Требовалась клиентура для института и его программ. Программы должны финансироваться. Психологическая защита требовалась многим. Известные или состоятельные со своими проблемами были материалом и подпиткой для исследований.