Махно. II том

– А мне, что прикажете делать? Я ведь дал ему шестьсот! Он меня по миру пустил. Ведь у меня теперь долгу полмиллиона!

Купцы и фабриканты рванулись на сцену. Началась свалка. Махно несколько раз выстрелил из маузера.

– Все в зал! По местам!!!

Толпа схлынула, оставив на сцене Шмиккельтюля в подштанниках, в манишке с бабочкой и в шляпе, его жену – в рейтузах и чулках, в блузке, в шляпке и сапожках, и их дочку – в панталончиках с кружевами и рюшками, чулках, шляпке, лифчике и ботиночках.

– Тише, граждане, давайте соблюдать организованность. Объявляю конкурс на самый справедливый приговор.

– Имущество пустить с молотка. Деньги вернуть вкладчикам. Хозяина к стенке. Жену в кухарки. Дочку в бордель, – крикнул один купец.

– Всё поделить в соответствии с долей вклада. Хозяина утопить в нужнике. Жену в бордель. Дочку в люди, – предложил другой.

– Всю выручку отдать армии батьки. Хозяина – в извозчики. Женщин отпустить.

– Кто сказал? – спросил Махно.

В зале воцарилась тишина. Наконец, в третьем ряду встал фабрикант.

– Это я, Нестор Иванович.

– Господин Кернер? Вы уже не в Гуляй-Поле?

– Да, перебрался сюда.

– Не хотите к нам? Нам нужен грамотный тыловик.

– Какой из меня маркитант, я – инженер.

– Ясно. Объявляю окончательный приговор. Банкира к стенке. Банк в казну армии. Женщин в мою армию. Всем остальным оставаться на своих местах. Всем выписать поручения своим приказчикам, чтобы наш человек мог получить товар или деньги для армии. Только после этого все будут отпущены по домам. А сейчас на сцене нашего собрания выступят синеблузники. Так что ваши пожертвования будут платой за их артистические таланты. Тотчас на сцене появились балалаечники, гармонисты, трубачи, скрипач, барабанщик и хор.

Скрипач махнул смычком, и музыканты грянули «Атамана».

Полк под командованием Михаила Полонского и Фёдора Падалки, ночью выйдя с боем из окружения, продвигался на Екатеринослав.

– Знаешь что, Михаил, – сказал командиру начальник штаба, – может случиться всякое. Мало ли что… Вдруг меня убьют… Теперь мы с тобой уже знаем, что мы должны были с тобой соединиться с Повстанческим соединением до взятия Екатеринослава. Но не успели. Не наша с тобой вина. На войне, как на войне. Но ещё в Орле мой свояк, ты знаешь его, Петро Копылов, моряк-балтиец, рассказывал мне презабавную историю, связанную с именем комдива этих самых повстанцев.

– Командарм Лазаревич назвал его Махно. Нестор Махно.

– Да, я помню. Так вот, Пётр Копылов был с ним знаком.

– Это интересно.

– Да, но не самое интересное.

– Вот как? И что же тогда?

– А дело в том, что в Орле жила и училась жена этого самого Махно. И я видел её. Он её показывал мне.

– Так он наш, орловский?

– Нет. Он здешний. А жену свою отправлял в Орёл на курсы.

– Странно.

– Это ещё что… А интересное заключается в том, что в Орле она была обворована. По этой причине попала в оборот деникинской контрразведки. А на тот момент она служила в том военном госпитале, где мы с тобой лежали вместе.

– Это которая? Напомни. Какая она из себя?

– Ты её должен помнить. Маленькая, худенькая. Черноглазая. Тёмно-русая. Анастасией звали. Так вот, когда белые ушли из Орла, она тоже исчезла.

– Её мобилизовали?

– Непонятно.

– А ты ничего не путаешь?

– Не путаю. Я видел её в Харькове.

– В госпитале?

– В фотографическом салоне.

– Фотографировалась?

– Портрет её висел на стенке.

– Ничего не понимаю. Ты часом не обознался?

– Последний раз держал в руках стакан на Пасху. А в том салоне, на стенках сплошь одни деникинцы.

– Ну, портрет… Это не считается. Мало ли что. А, может, похожа.

– Да, она это, она. Я видел её с мужиком-фотографистом или хозяином. Уж не знаю, кем он ей приходится…

– Если это так, то очень странно. Тем не менее, мы не знаем его. Да и её тоже. Может, они разошлись. А может, и не были мужем и женой. Поэтому, пока не выясним никому ни слова. Согласен?

– Батько, подъём, – тормошил Нестора Ивановича ординарец.

– Что стряслось? – спросил Махно.

– По городу с трёх сторон лупит артиллерия, – доложил Феодосии Щусь.

– Жалко, что помощь не пришла, – сказал Махно, – самим нам город не удержать, придётся сдать.

– Помощь пришла, батько, но с опозданием, – сказал Щусь.

– Ты о чём? – спросил батько.

– Да пришёл к нам ночью полк «Орловский Пролетарий» с артиллерией. Но он уже не успеет закрепиться ни на одном из направлений.

– Пиши телеграмму в Юзово. Командующему Южным фронтом Антонову-Овсеенко: «Во имя сохранения живой силы и ради спасения Отечества сдаю город, как Кутузов Москву. Главком революции батько Махно». И покличь этих новичков.

– Слухаю.

Махно расправлял портупею, когда вошёл Полонский и Падалка.

– Разрешите? – спросил Полонский, переступая порог гостиничного номера.

– Заходи. Это ты от Лазаревича?

– Точно так, но не совсем.

– Это как же так, чтоб не совсем, но точно. Может быть, тогда и вовсе ни к чему, потому как напрасно, а то ведь чуть чего, так сразу. Но не приведи, господь. Ежели, конечно. Кто вы? Откуда? Куда и зачем?

– Мы орловцы. Нас послали к Лазаревичу, в Харьков. А там нас настиг приказ командюжа идти к вам.

– И чего?

– Вот, пришли.

– Ну, тогда пошли.

– Куда.