Македонский Лев

Он отвернулся от зеркала как раз в тот момент, когда в зал вошел человек, который убил его сына. Григерий был мужчиной высоким, широкоплечим и узкобедрым. Хотя он гордился бритой головой и плетеным пучком волос истинного дарданца, он не носил ни усов, ни бороды, оставляя лицо гладковыбритым по манере южных эллинов.

Григерий поклонился. — Доброе утро, государь. Надеюсь, ты здоров?

— Да, здоров, но понятие здоровья имеет несколько иное значение по отношению к старикам. Македонец здесь?

— Да, государь. Но с ним явилось только четыре человека.

— Четверо? Он что, не мог найти и двадцати македонян, достаточно храбрых, чтобы явиться в Иллирию?

Григерий усмехнулся. — Выходит, не смог.

— Кто эти четверо?

— Один — простой солдат по имени Феопарл, другой — любимчик Царя, Никанор; третий — воин по имени Антипатр — тот, что возглавил атаку на пеонийцев. А с ними наемник, которого зовут Парменион.

— Мне знакомо это имя, — сказал Бардилл. — Я предлагал этому человеку службу.

— Он служил у Царя Царей в Персии, насколько мне известно. И был другом Эпаминонда из Фив.

— Более того, — добавил Бардилл. — Левктры. Поражение спартанцев. Какие еще вести ты принес?

— Немного вестей из сопредельных земель, государь. Неоптелем согласился увеличить откуп. Но ты ведь этого и ждал.

— Конечно. Теперь, когда его армия уничтожена, его выбор невелик.

— Еще он предлагает в жены одну из своих дочерей.

— Он глупец. Я бы может и был непрочь, но мой интерес к женщинам угас лет десять назад. Однако вернемся к более важным делам; я хочу, чтобы Филипп был хорошо принят здесь, но при этом он должен понять, кто теперь хозяин положения.

— Как мне это исполнить, господин?

— Будь почтителен с Царем, но — в его отсутствие — всячески провоцируй его свиту. Было бы занятно принудить одного из них вызвать тебя на поединок. Мне, само собой, ничего не останется, кроме как удовлетворить требование гостя и дать разрешение на поединок чести. Ну а ты убьешь беднягу.

— Кого из них, государь?

— Не Никанора. Я желаю, чтобы Царь был уязвлен средне, а не пришел бы в ярость. Ярость ведет к глупости. Пусть это будет солдат, Феопарл. И пусть Пармениона вызовут сегодня вечером ко мне на аудиенцию — но Филипп не должен узнать об этом приглашении.

— Ты завербуешь его?

— Почему бы нет? Это станет дополнительным ударом для македонца. Скажи мне, что ты думаешь о Филиппе?

— Ему, кажется, не по нутру о чем-то просить кого-либо. Однако, сложно судить о нем. В нем есть некоторая харизма и он умело ею пользуется. У него холодные глаза, и я бы опасался выходить против него на бой. Но вот что касается его природы… тут я ничего не могу сказать.

— Его брат был умен, но поспешен, — сказал Бардилл. — Мне интересно, почему Пердикка оставил Филиппа в живых. Либо он не ждал никакого заговора, либо был глупцом. Опять же, почему Филипп не убил сына Пердикки? Странная семейка.

— Он не раздумывая убил единокровного брата, — добавил Григерий.

— Знаю, — вздохнул Бардилл и сел обратно на трон. — Ах, если бы я точно знал, что он предатель, то он бы не вышел отсюда живым. Но муж для Аудаты — такого подарка я и найти не чаял. Пригласи его сюда на аудиенцию. Приведи его через час.

Когда Григерий ушел, Бардилл позвал Аудату к себе. Она была долговязой, худощавой женщиной с большим носом, но хотя Бардилл знал, что многие считали её некрасивой, сам он видел в ней ребенка, которого любил с самого рождения. Она вошла в зал и обняла его.

— Ты его видела? — спросил Бардилл, держа дочь за руки.

— Да. Он симпатичный, только, боюсь, ниже меня ростом.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал он. — И я по-прежнему не знаю, умно ли будет делать этот шаг.

— Мне двадцать семь лет, Отец. Не решай всё за меня.

— Ты говоришь так, будто двадцать семь лет — это старость. У тебя еще куча времени, чтобы родить здоровых сыновей и вырастить их. Я желаю тебе этого. Хочу, чтобы ты познала такую же радость, как я, когда растил тебя.

— Что ж, если это тебя порадует… — сказала она. Они сидели и говорили, пока не вернулся Григерий, объявив прибытие Филиппа. Аудата поспешила удалиться, но осталась ждать за тронным залом, наблюдая всю сцену через приоткрытую дверь.

Бардилл стоял перед троном, когда вошел Филипп. Македонец приблизился, преклонил колено перед Бардиллом, взял его руку и поцеловал ее.

— Царь не должен преклоняться перед другим Царем, — проворчал Бардилл.

— Но сын должен чтить своего нового отца, — ответил Филипп, встав во весь рост.

— Хорошо сказано, — согласился иллириец, махнув Григерию, чтобы тот ушел. — Подойди и сядь со мной. Нам нужно многое обговорить.

***

Парменион добавил листья сильфиума в кипяток, помешал лезвием кинжала. — Что это? — спросил иллирийский слуга, принесший воду.

— Растение из Македонии. Из него делают бодрящий напиток. Спасибо тебе за воду.

Парменион переместился на скамью и стал ждать, пока остудится отвар. Мотак пришел в ярость, когда узнал, что его не берут с собой, и вертелся вокруг, как сварливая старуха. — Ты будешь принимать сильфиум каждый раз перед сном? Не забудешь?

— Конечно не забуду.