Македонский Лев

Филипп повернулся к стражнику. — Эй, ты! — кликнул он. — Вывести всех из шахты. Всех на свет. — Парень поклонился и побежал к туннелю. — Элифион, — спокойно проговорил Царь, — я могу простить твою алчность, ты желал богатства. Я даже могу простить тебе расхищение моего имущества. Но я не могу простить тебе твою глупость. Инструменты, да. Но какой болван может допустить, чтобы эти инструменты пришли в такое состояние? Стоя одной ногой в могиле, покрытые грязью и шрамами, живя без надежды на лучшее, как эти люди могут работать? Работа в шахте требует сил, могучих рук, крепких спин. Для этого человеку нужна еда, а также вино для поднятия духа. Аттал!

— Да, государь.

— Ты возьмешь это дело в свои руки. Я оставлю тебе сотню солдат. Я хочу, чтобы рабы были накормлены и получили двухнедельный отдых, а сюда направлю новых. Найди себе толкового помощника и организуй работу так, чтобы каждый трудился не более двенадцати часов в сутки. — Филипп посмотрел в глаза воина и вдруг улыбнулся. Атталу была не по душе эта роль, и это было хорошо видно. — Также, — добавил Царь, — тебе достанется сотая часть с каждой новой добычи этого прииска.

— Благодарю, государь, — сказал Аттал, и его глаза сверкнули, когда он поклонился. — Но что делать с Элифионом?

— Кто верховный судья в Македонии? — ответил вопросом Филипп.

— Царь.

— Вот именно. Посему, я приговариваю Элифиона к пяти годам работы на этих копях. Проследи, чтобы он трудился как следует.

Элифион упал на колени. — Государь, молю…

— Увести его с глаз моих! — прорычал Царь. Трое солдат унесли ноющего толстяка прочь.

— А что насчет его жен? — спросил Никанор.

— Купите им дом в Кровсии и выделите пособие. Сокровища перевезите в Пеллу. Где его слуга?

— Я здесь, государь. Меня зовут Парал. — Филипп посмотрел мужчине в глаза. Тот был среднего роста, с коротко остриженными вьющимися волосами, крючковатым носом и темной кожей.

— Ты перс?

— Фригиец, государь.

— Сколько времени служил Элифиону?

— С того дня, как он купил меня одиннадцать лет назад, когда мне было двенадцать.

— Как ты ему служил?

— Сначала я был его мальчиком для утех — одним из многих. Потом он научил меня вести его счета.

— Где он хранит золото?

— За дворцом расположено хранилище.

— Аттал, распорядись, чтобы содержимое хранилища отправили ко мне — за вычетом сотой доли. Теперь, Парал, у тебя новый хозяин. Будешь ли ты служить ему как следует?

Слуга перевел взгляд с Аттала на Царя. — Государь, Элифион посулил мне вольную на мой двадцать пятый день рождения. Он сказал, что после этого будет платить мне за работу у него. Остается ли в действии это его обещание? Или я так и останусь рабом при новом господине?

— Я дам тебе условия получше. Через три месяца ты станешь свободным. С этого момента тебе будут платить столько, сколько назначит за твою работу Аттал. Итак, спрашиваю еще раз, ты будешь работать на нас как следует?

— Буду, государь — буду служить преданно и честно.

— Да будет так, — сказал ему Филипп.

Иллирия, осень, 359й год до Н.Э.

Бардилл сидел неподвижно, пока острый как бритва нож сбривал волоски вокруг его заплетенного в косу хохолка на макушке. Кожа на его голове была стара и морщиниста, но руки прислужника двигались уверенно, обрабатывая череп властителя.

— Одно неверное движение — и я отрублю тебе руки, — произнес вдруг Бардилл. Слуга застыл на мгновение, затем втер побольше масла в лицо и голову Царя, чтобы смягчить щетину. Нож заскользил по коже над правым ухом Бардилла, затем слуга передвинулся, встав перед Царем.

— Отклоните голову назад, государь, — сказал он. Бардилл поднял подбородок и подставил шею. Нож продолжил работу, пока слуга наконец не отошел назад.

Бардилл провел рукой по коже лица и головы. — Хорошая работа, Болий, — сказал он слуге. — Скажи, почему моя угроза не лишила тебя смелости?

Тот пожал плечами: — Не знаю, господин.

— Тогда я скажу тебе, — сказал Бардилл с улыбкой. — Это потому что ты решил, что если случайно поранишь меня, то тут же перережешь мне горло и попытаешься спастись бегством.

Глаза Болия расширились, и Бардилл понял, что попал в яблочко. С сухой усмешкой он встал на ноги. — Не смущайся так из-за этого.

— Если ты знал это, господин, то почему всё же пригрозил расправой за неверное движение?

— Немного опасности добавляет жизни вкуса, как хорошая пряность, а когда тебе уже все восемьдесят три — ядра Зевса — тебе понадобится солидная порция пряности. Впусти сюда Григерия.

Бардилл подошел к бронзовому зеркалу и посмотрел на собственное отражение. Он ненавидел обвисшую, морщинистую кожу своего лица, одряхлевшие конечности и тонке белые волоски своих длинных усов. Случались времена, когда он желал бы не быть столь искусным в вычислении и раскрытии заговоров. Возможно, мелькнула тщетная мысль, ему следовало позволить Бахиллу убить себя. Его сын был превосходным воином, высоким и гордым; но он достиг пятидесяти лет, а его отец по-прежнему правил Дарданией. Жизнь мятежника была короткой, его войско разбили, и Бардилл смотрел, как его сына медленно душили, пока тот не испустил дух.