Майкл Льюис

совсем другими вещами - отношениями с крупными корпорациями. Я буду называть его далее

Оппортунистом. Он решил, что ему непременно нужно принять участие в этой операции. Я не

возражал. Он проработал в Salomon шесть лет, вдвое больше, чем я и Александр вместе, и его

опыт мог оказаться полезным для нас. Оппортунисту в свою очередь просто нечем было

заняться. Приближалось время распределения премиальных, и ему ужасно хотелось в чем-

нибудь отличиться, так что наша сделка была ему как манна небесная.

Если совсем начистоту. Оппортунист был не вовсе бесполезен. Мы забыли, что нужно

получить разрешение правительства ФРГ, и здесь Оппортунист избавил нас от затруднений. На

еврорынках правительство Германии не имело права голоса. В том-то и была прелесть

еврорынка, что он не попадал под юрисдикцию ни одного национального правительства. В

принципе мы могли бы просто проигнорировать и правительство Германии. Но мы хотели быть

вежливыми. Salomon Brothers намеревалась открыть отделение во Франкфурте, и меньше всего

на свете нам были нужны обиженные и сердитые немецкие политики.

Так что Оппортунист стал нашим эмиссаром в Министерстве финансов Германии. Он

убедил власти, что наша сделка не ослабит их способность контролировать предложение денег

(и это было правдой) и не спровоцирует спекуляции на процентных ставках (а это было ложью, потому что вся идея состояла в том, чтобы облегчить спекуляции). Надо отдать ему должное, он

сыграл свою роль безупречно. Приезжая во Франкфурт, он надевал камуфляж: долгосрочный

инвестор, весь в коричневом. Коричневые костюмы, коричневые туфли и коричневые галстуки.

Никаких ярко-красных подтяжек с золотыми знаками доллара. Никаких золотых запонок.

Скромный, трезвый, ответственный бюргер. Он завоевал доверие всех важных чиновников

министерства, наверное вплоть до самого министра финансов.

За несколько недель переговоров нам только разок слегка икнулось. Как нам сообщили, на

одной из встреч немцы выразили обеспокоенность, что сделка может привлечь внимание

прессы. Не понимая в полной мере значения нашего варранта, они боялись, что их добрая

репутация пострадает от чрезмерной близости к операции. Мы поклялись, что сведем

публичность к минимуму. Они спросили, что будет на могильной плите, - что мы опубликуем в

финансовой прессе в конце сделки. Мы сказали, что публикация нужна, конечно (просто как

сувенир, на память), но никакой рекламы, избави Бог. Они согласились на публикацию, но только

чтобы наверху не было германского орла. Мы в шутку предложили заменить орла свастикой.

Видимо, эта идея не показалась им забавной. Это был наш единственный прокол, когда

рассудительность немножко отказала.

Когда сделка наконец прошла, получился оглушительный успех. Salomon Brothers и мой

клиент вели себя просто как бандиты. Александр и я заслуживали почестей. Оппортунисту тоже

причитались аплодисменты. Вот тут и начались неприятности. В тот же вечер, когда сделка

состоялась, в Лондоне и Нью-Йорке появился меморандум с описанием нашей сделки

(конструкция получилась очень умная, и ею можно было похвастать). Но при этом в

меморандуме не было ни словечка ни про меня, ни про Александра, ни про нашего клиента.

Единственная подпись - Оппортунист.

Трюк получился очень удачный. Посторонним трудно в это поверить, но ни один из наших

боссов, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке, толком не понимал смысла того, что мы сделали. Всякий, кто знаком с бизнесом, знает, что это норма. Оппортунист описал схему операции, объяснил ее

руководству и тем самым присвоил все лавры себе.

Это было такой несправедливостью, такой дикой и предательской ложью (до сих пор не

понимаю, как он мог рассчитывать, что это ему сойдет с рук?), что стоило бы просто посмеяться

над ним. Но в тот момент мне было не до смеха. Я метнулся к его столу, чтобы вздуть как

следует. Швыряться телефонными трубками - это было нормально. Выкрикивать оскорбления -

нормально. Но вмазать коллеге в пятак - этого не допускалось. Я надеялся, что до мордобоя

дело не дойдет, а если я все-таки ему вмажу, он мне ответит. Тогда нас обоих уволят.

Но тут выяснилось, что Оппортунист сумел меня опередить. Как только его меморандум

отксерокопировали, он рванул в аэропорт и первым же «Конкордом» махнул в Нью-Йорк. Вряд ли

он сделал это, чтобы избежать встречи со мной. Думаю, ему даже в голову не пришло, что

теперь меня нужно опасаться. Насколько он знал, я не был знаком ни с одной шишкой в нашей

фирме и не смог бы испортить ему удовольствия. Но если бы он просто хотел исчезнуть, ему

вполне хватило бы билета в первый класс на стандартный коммерческий рейс.

В тот самый миг, когда я остолбенело стоял перед его пустым креслом на лондонском

торговом этаже. Оппортунист исполнял то, что Александр удачно обозвал «кругом победы», по

всему 41-му этажу в Нью-Йорке. По пути он останавливался и рассказывал всяким вроде

Штрауса и Гутфренда, как здорово прошла сделка. Он, естественно, при этом не говорил: «Я это

все провернул, и, когда придет время, меня нужно наградить как следует», хотя именно это имел