Венсан пробыл в Святой земле не очень долго, пару лет. Однако возвращаясь в неродной Арагон к великому Хайме, он вез с собой некое копье, ранее не входившее в его арсенал. Де Монпелье насадил черный трехгранный шип на древко и, по легенде, неоднократно пускал его в дело в бою. Стоит ли говорить, что он всегда побеждал. Побеждал так убедительно, что окружающие (а затем и король) забыли, что Венсан был Де Монпелье, и прозвали его «Ланцол» – копьеносец. Говорили о Венсане еще и то, что он не был человеком. Что якобы однажды ночью пировал Венсан со своим сюзереном Хайме, и поспорили два рыцаря о своем походе. «Обещаю человеческую свою суть, – сказал тогда якобы Венсан, – за то, что найду великую христианскую реликвию, ибо ничего выше крови Спасителя нет на земле». А Хайме якобы ужаснулся и сказал: «Любовь, Венсан, превыше твоего поиска, и моя человеческая суть со мной и ради моей королевы». Как видим, говорили рыцари сложно, и нельзя гарантировать, что сами понимали свои слова и друг друга. Но результат нам известен: Венсан обрел копье и с «человеческой сутью» его вне подвигов оружия все было сомнительно. Хайме даже не доплыл до нужного берега, но с человечностью и любовью был на «ты». Так зарождалась великая эмоциональная пустота Ланцолов, пустошь, на которой потом возникнет Белая земля. Так стало ясно: у других есть человеческое, essentia humana, и Ланцолы могут ее использовать, могут ее отбирать, как в пустой резервуар переливается жидкость из сообщающегося сосуда.
Куда подевалось всепобеждающее копье непосредственно после смерти первого Ланцола, никто не знал. Но из семьи оно не уходило, ибо в следующий раз мы находим его в Риме при дворе папы Александра VI, который, как известно, был Ланцолом.
Александр и Цезарь заложили основы этого творения, правда, один из них все больше моделировал, расписывал и даже расчерчивал; Александр был великий стратег, а Чезаре, при всей его гордыне, – скорее вдохновенный исполнитель отцовой воли. Когда Александр понял, что дремавшее в нем наследие Венсана де Монпелье, проявившись в видениях, которые нельзя было спутать с религиозными, позволяет ему воздействовать на людей и материю, он затаился. Поэкспериментировал с конклавом, благополучно сделался папой, принялся зариться на окрестные италийские земли. Дети у него появились еще раньше, и Родриго ревностно следил за их развитием. Увидев, как трехлетний Чезаре, игравший с божьей коровкой, взглянув на нее, превратил букашку в хищную алую птицу с черным подбоем, папа взял сына за руку и увел в дом, не заметив, что птица вспыхнула и осыпалась наземь пеплом. Значит, дар передавался… дар передался.
Через десяток лет они уже действовали вместе. Создали свой «алхимический дворик» и получили золото. Придумали, как должны были выглядеть и где могли располагаться «узелки», привязывавшие создаваемый ими воображаемый мир, изнанку ковра, к миру здесь-и-сейчас. Начертили карту этого мира, задумав его как человека, с мозгом и сердцем. Они не успели довести деяние до конца, но передали знание о нем дальше – от отца к сыну.
И Гвидо, отец Винсента, знал их всех до единого – отцов и сыновей… Знал он и то, что очень важное исключение случилось в этой безупречной линии передачи копья: Чезаре Борджа, сын Александра и брат Лукреции, стал отцом дюжины детей, но ни один из них не продолжил гордую и уже к тому времени совершенно проклятую линию дальше. Дыра зияла между Чезаре и неизвестно откуда взявшимся в городе Монпелье лет через тридцать после его смерти Джованни Ланцолом. То есть род Борджа после Александра продолжился вполне успешно – через невинно убиенного сына его Жуана (все думали, что к смерти его приложил руку лихой Чезаре). Потомки Жуана породнились с потомками знаменитого Фердинанда Арагонского, супруга Изабеллы Кастильской, и породили генерала ордена иезуитов Франциска Борджа, святого человека.
Только вот странные способности Венсана де Монпелье, передававшиеся от отца к сыну вплоть до Александра, а потом Чезаре и только ему, святому Франциску не достались. За гибелью Чезаре зияла созидательная дыра.
Эстафету получил Джованни Ланцол, не носивший фамилии Александра и Чезаре, и он передал ее дальше. Он сознавал: все не так просто. Как показала гибель отца и деда, один в поле не воин, будь он хоть трижды