Магические числа

– Дрейфующий лед нынче отдалился, – начал Першин. Он говорил со знанием дела, словно всю жизнь только тем и занимался что бил нерпу на льду. – Припай нарос, и к открытой воде далеко идти. Только откроется вода – тут же замерзает. Опасно ходить по льду. Зато нерпы много. Хорошо охотиться!

Кагот пожалел, что не может ходить на охоту. Надо как-нибудь отпроситься у начальника на день и выйти на лед. Так ведь можно и позабыть, как добывается нерпа: не всю же жизнь быть ему поваром у Амундсена!

Казавшаяся издали непонятной и даже привлекательной жизнь на тангитанском корабле оказалась, в общем-то, однообразной, очень размеренной. Это впечатление усиливалось еще и тем, что начальник экспедиции требовал выполнения всех работ точно по часам. Особенно это касалось времени приема пищи. Задержка хотя бы на несколько минут вызывала его недовольство, и он делал строгий выговор. Но Кагот приноровился подавать и завтрак, и обед, и ужин в точно назначенный час или даже чуточку раньше, чтобы избежать упреков.

– Следов белых медведей немного, – продолжал Першин, – но они есть, особенно возле прибрежных скал.

– Будьте осторожны, – предупредил Кагот, – это скорее всего медведица с детенышем. Может подкрасться сзади и напасть.

– Амос мне тоже говорил, – сказал Першин. – Когда я того медведя убил, мне показалось, что теперь мне ничего не стоит добыть иследующего. А вот не попадаются.

– Белый медведь – редкая добыча, – заметил Кагот. – Когда какой год выпадает. Но к весне звери могут появиться.

Каляна подала чай, и мужчины приступили к основательному чаепитию с сахаром. Налили и Айнане в плоское блюдечко, чтобы не обожглась, и дали большой кусок сахара. Девочка пила как большая, засунув сахар за щеку. Втянув в себя весь чай, она вынимала сахар и клала его на столик, ожидая, пока ей нальют еще.

– Как дела с обучением грамоте? – поинтересовался Кагот.

– Туговато идет, – ответил Першин. – Ведь, по сути, мне приходится обучать не чукотской, а русской грамоте.

– Однако вижу, что у вас-то чукотский язык хорошо пошел, – заметил Кагот.

– У меня хорошие учителя, – улыбнулся Першин. – Учат все время. По-русски ведь не с кем говорить.

– Меня тоже учат грамоте, – признался Кагот.

Першин заметно удивился этому.

– А какой грамоте? Норвежской?

– Пока непонятно какой, – ответил Кагот. – Но мне больше нравится счет и числа… Вот я все хотел спросить у вас: у корабельных тангитанов тоже есть поэты или они только у русских?

– Поэты есть у всех народов, – ответил Першин. – И у норвежцев и у англичан. Я даже уверен, что они есть и у вас. Ведь тот, кто сочиняет песни, тоже поэт. А песни у вас есть, не правда ли?

– Песни-то есть, но в них мало слов, – вздохнул Кагот.

– А разве в вашем языке нет похожего на то, что я читал вам из Пушкина, Блока? – спросил Першин.

– Может быть, и есть, – неуверенно ответил Кагот, – но этошаманские заклинания, и они исходят не от человека, а от Внешних сил.

– Как это? – не понял Першин.

– Внешние силы как бы тоже говорят человеческими словами, но через избранного, через шамана, – объяснил Кагот.

– Значит, шаман и есть поэт! – весело заключил Першин.

Кагот покачал головой. По учителю выходит, что и он, Кагот, тоже является поэтом, как те тангитаны, которые сложили слова про зимнюю дорогу или про звезды, но Кагот сомневался в этом.

Внешне в яранге ничего не изменилось. На прежнем месте висел гостевой полог, свидетельствуя о том, что мечты хозяйки заполучить мужчину в большой полог пока остались неосуществленными. Это несколько озадачило Кагота, который до встречи с членами экспедиции Амундсена и до приезда Першина видел в мужчинах-тангитанах людей, весьма жадных до женщин, не брезгующих часто и старухами. Может быть, эти мужчины как-то иначе устроены? Но телесное устройство членов экспедиции Амундсена ничем существенным не отличалось от его, Кагота, точно так же как и Першина, которого он видел голым в корабельной бане. Странные люди… И не похоже, чтобы брезговали. Наоборот, в кают-компании часто слышались слова похвал и Калине, и жене Амоса Чейвынэ, и особенно юной Умкэнеу.

Должно быть, эти тангитаны принадлежали к роду особо стеснительных или очень преданных своим женам.

– Жена у вас есть? – спросил Кагот.

– Не успел я жениться, – почему-то с виноватой улыбкой ответил Першин.

– А собираетесь?

– Когда-нибудь придется…

– Здесь будете жениться или у себя в Петрограде?

– Это уж как судьба решит…

– Это верно, – вздохнул Каготи засобирался. – Ну, я пойду: мне еще надо соседей навестить.

Возле яранги Амоса катались на санках Эрмэн и Илкэй. Детишки кинулись на гостя с криком:

– Дядя Кагот! Дядя Кагот! Ты принес нам тангитанские сладости?

– Принес, принес! – весело ответил Кагот, чувствуя себя благодетелем, человеком, приносящим радость не только взрослым, но и детям. Он уже привык к своему новому положению. В становище каждый приход Кагота означал пополнение оскудевших запасов муки, чая и сахара, которые хотя и считались лакомством и не определяли главного содержания питания, но, однако, без этих продуктов жизнь уже казалась пресной.