Мадемуазель Шанель

Дверь дома открылась. Вышла Мися; она едва волочила ноги, а за ней вприпрыжку выбежал Кокто, свеженький после еще одного месяца реабилитации.

— Коко! — раздраженно кричал он. — Ну скажи ты ей, что нельзя ехать в Калифорнию в этой ужасной соломенной шляпке! Все подумают, что она твоя гувернантка!

Я рассмеялась и вышла из машины.

И как мне могло прийти в голову, что я останусь одна, когда на моей шее висит столько сирот?

2

Я прекрасно представляла, что пребывание вместе с Мисей на океанском лайнере обернется для меня пыткой. Даже «Ла Пауза» с многочисленными комнатами при ее появлении словно съеживалась, становилась маленькой. По всему дому валялись ее вещи, отовсюду слышался ее голос, молчания она не переносила, непрерывно болтала обо всем и ни о чем, тишина для нее была сущим проклятием, тогда как для меня тишина была благом. Кроме того, я тревожилась за собак. Пита и Поппи были уже старенькие, почти по тринадцать лет, страдали артритом, у них выпадали зубы, но они были все так же преданы мне, как и я им. Жозеф был убежден, что длинное морское путешествие плохо скажется на их здоровье, обещал о них заботиться, как и Кокто, который хоть и сердился, что мы с Мисей отправляемся без него (еще один повод для моего беспокойства, поскольку он был такой слабый), но дал слово, что собаки будут все время под его присмотром.

1 марта 1931 года мы взошли на борт лайнера «Европа». Пока мы плыли в открытом океане, нам ничего больше не оставалось, как гулять по палубе, обедать, читать и сплетничать, и вот тогда я обнаружила, что испытываю те же ощущения, что и в Мулене, когда жила с Адриенной. Я чувствовала себя на удивление комфортно, мне даже приятно было сознавать, что рядом со мной близкая подруга, что я могу расслабиться и на время забыть о своих обязательствах.

Мися наслаждалась новизной ощущений. Мы частенько сидели вдвоем под тентом на палубе: в руках бокалы с напитками, я рассказываю, как Бендор с невестой приезжал ко мне в гости, мы хихикаем.

— Ты бы видела ее лицо. Будто боялась, что я сожру ее живьем. А Бендор-то встал, извинился и оставил нас вдвоем, сбежал, трусишка! Думаю, одно мое слово, что она мне не понравилась, — и он разорвал бы помолвку.

— Но ты же ничего не сказала. — Мися бросила на меня едкий взгляд поверх солнечных очков. — Ты же сама хотела, чтоб он на ней женился, потому что только так он не мог бы жениться на тебе.

Я пожала плечами и отхлебнула коктейля:

— Она была как тот заварной крем, который обожают британцы: сливки да сахар, никаких нюансов. Я расположилась на кушетке как королева. Драгоценностей на мне было как на рождественской елке, — продолжила я, и Мися фыркнула. — Пита и Поппи устроились на стульях, и ей ничего не оставалось делать, как присесть на скамеечку у моих ног. Я молчала, ни слова не говорила. И в конце концов она возьми да скажи, что ее отец подарил ей на Рождество созданное мной ожерелье и что она его обожает. Можешь поверить? И тогда я попросила описать это ожерелье.

— И что? — Мися оскалила зубы. — Действительно твое?

— Да. Но ей я сказала, что вряд ли ожерелье мое, я бы ни за что не позволила, чтобы столь вульгарная вещица носила мое имя. Бедняжка очень расстроилась. На этом разговор закончился. Потом Бендор зашел ко мне и сказал, что она именно такой меня и представляла.

— Ну да, небось подумала, что ты чудовище! — хихикнула Мися.

— Естественно. — Я окинула взглядом океан. — Зато теперь запомнит меня на всю жизнь.

Мися погрустнела, задумалась. Я тоже молчала.

— И ты ни о чем не жалеешь? — наконец спросила она. — Могла ведь стать его женой. Он был влюблен в тебя… Я уверена, что до сих пор любит. Если мужчина приводит невесту к своей любовнице, чтобы та ее одобрила, значит хочет услышать, что она ему не подходит.

А что, может, Мися и права. Вдруг Бендор и вправду надеялся, что я сломаю его решимость жениться, объявив Лоэлию Понсонби девицей неинтересной и глупой как пробка? Мне и самой тогда это приходило в голову. Хватило нескольких минут знакомства, чтобы понять: она или очень скоро наскучит ему до смерти, или будет пилить, пока не сведет в могилу, а сама заживет в свое удовольствие вдовушкой. Я могла развеять его иллюзии или вернуть его себе как любовника, даже после свадьбы. Но я этого не сделала. Сказала, что она прелестная девушка, и они спокойно продолжили брачные приготовления.

— Нет, — ответила я, — не жалею. Видит Бог, я хочу любви. Но как только нужно выбирать между мужчиной и моими платьями, я выбираю платья. Он ведь мог потребовать, чтобы я бросила работу, а я бы ни за что не пошла на это. Герцогинь Вестминстерских может быть сколько угодно, а Коко Шанель всегда будет только одна.

Мися сжала мне руку:

— Вот за это все тобой и восхищаются. А больше всего я. Ты посмотри на меня: трижды разведенная, ни имени, ни известности. Мне скоро шестьдесят стукнет. Ну кто меня теперь такую полюбит?

— Я тебя люблю, — сказала я и тут поняла, что это действительно так.