М.В. Лентовский

– Как не Кашин? – остолбенел князь, – кто ж ты… Кто ж вы такой, если вы не Кашин?

– Поверенный я его.

– Виноват!.. Позвать ко мне сейчас же Кашина!

Поверенный вернулся в ресторан.

Кашин только посмотрел на него:

– Лик! Ерша, что ли, против шерсти глотать заставляли?

– Сам проглоти. Тебя велено.

Кашин почесал в затылке:

– Про что орал-то?

– Сам знаешь, других посылаешь! Черт!

– Много у меня дел-то. Про кого?

– Лентовского поминал.

– Тэк-с… Ну, это не суть важная! Убытку нет!

Взял лихача, слетал домой, сунул в один карман векселя Лентовского, в другой тысячу рублей. И явился.

– Доложите, будьте добры. Кашин, мол.

Но старик уже «разрядился». Заряд вылетел. Да и ошибка, – то, что он наорал ни за что, ни про что на постороннего человека, – его афраппировала.[124]

Князь встретил Кашина усталый, уже без крика.

– Господин Лентовский на вас жалуется: вы с него второй раз хотите получить по векселям.

Кашин сделал невинное лицо:

– Михаил Валентимыч? Скажите! Этакими пустяками – и вдруг ваше сиятельство утруждать? Дело-то, – извините меня, ваше сиятельство, – разговора не стоит. У него дела, у меня дела. Оба мы люди путаные. Где же все упомнить.

– Однако, он отлично знает, что заплатил.

– А заплатил, так мне же лучше. Получил, значит! Есть из-за чего тут ваше сиятельство беспокоить. Напомнил бы мне, да и все. Я б и без вашего сиятельства, на одну его совесть положился. Заплатил, – и вся недолга!

Кашин вынул векселя, разорвал:

– Вот и все-с. А у меня к вашему сиятельству просьба. Давно в уме держал. Смелости не хватало. Приятным случаем пользуюсь. Что представился.

– Что такое?

– Есть мое желание на лечебницу имени вашего сиятельства. «По обещанию»! Не обессудьте уж!

И с поклоном подал тысячу рублей. Долгоруков улыбнулся:

– Ну, вот! Я так и думал, что тут недоразумение. Я всегда слышал, что вы добрый, отзывчивый человек!

– Покорнейше благодарю.

От князя Кашин поехал к Михаилу Валентиновичу.

Сел.

Молча положил на стол разорванные векселя.

– Жалишься?

– Грабишь?

Кашин протянул широкую лапу:

– Ну, да ладно! Напредки дело иметь будем! Только векселя ты у меня бери. А то от этого у меня только беспокойство!

Так в той, в старой, Москве Лентовский оставался «Антеем».

XIII «Наполеон»

«Наполеон». Так называл его покойный Полтавцев.[125]

– Наполеон.

Называл с увлечением, с восторгом. Искренно.

Сын знаменитого, «того» Корнелия Полтавцева… Помните Счастливцева:[126]

– Нынче душа только у трагиков и осталась. Вот Корнелий Полтавцев…

Талантливый, драматический актер сам. Спившийся, старый, опустившийся…

Полтавцев слишком привык ходить по этапу, кочевать в ночлежных домах, питаться «бульонкой», – чтобы бояться самой черной нищеты.

Он не боялся нищеты, и потому был искренен.

Да…

Соблюдая, конечно, все пропорции…

В своем деле Лентовский был «маленьким Наполеоном».

И его окружали люди, верившие в его «звезду».

Преданные до самоотвержения.

Мне вспоминается маленькая сценка.

Трагическая. Хотя задней декорацией для этой трагедии и служила уставленная разноцветными бутылками буфетная стойка.

Тяжелые времена.

«Последние дни „Эрмитажа“.»

Крупные «рвачи», как пиявки, напившись, отваливались.

Пошел «ростовщик мелкий». Словно могильные черви.

Разрушают дело. Разъедают.

Режут, в алчности, курицу, которая несет золотые яйца.

Поздняя осень.

Дождь. Публики мало.

«Эрмитаж» не закрывается только потому, что:

– Нечем заплатить людям, нечем рассчитаться.

Касса опечатана. Захвачена кредиторами. В ней судебный пристав. У буфета, где «греются» несколько завсегдатаев, актер М. вдруг что-то кричит.

Диким, непонятным голосом. Два, три слова. И падает. Мертвецки пьяный.

– До бесчувствия!

Окружающие глядят с изумлением.

– Когда он? С чего?

– Пять минут тому назад трезвехонек был!

Буфетчик докладывает:

– Всего три рюмки и выпили!

«Мертвое тело» везут домой. И тут все объясняется. Целые сутки он ничего не ел!

Ведь не может же актер, голодный, подойти к приятелю, к поклоннику из публики:

– Я хочу есть. Закажите мне порцию битков.

Не накормит никто.

Но выпить «с актером» всегда найдутся любители.

– По рюмочке? А?

Бедняга пил, чтобы поесть.

Пил, чтобы съесть кусочек «казенной» закуски. И так он «питался» неделю. А, может быть, и не одну. Целый день ни крошки во рту. Вечером – играть. Надежда – что-нибудь получить. Надежда тщетная.

– Опять арестовали! Опять в кассе судебный пристав!

После спектакля встреча со знакомыми.

– По рюмочке? А?

«С актером».

Несколько рюмок водки на тощий желудок, чтобы съесть несколько кусочков селедки. И с этим – на сутки! Он умирал с голоду. Ему предлагали другие ангажементы. Но…

– Лентовский будет держать зимой «Скоморох». Как же я пойду? Для этих людей служить у другого антрепренера казалось – «продать шпагу свою».

Казалось изменой.

Романтическое время!

Создание Лентовского, им «из сержантов возведенные в маршалы», – они были верны ему до последней занятой и проеденной копейки.

До последней заложенной жилетки. Уверяю вас, что это иногда труднее и стоит:

– До последней капли крови!

На первый зов его они летели, – его «Маленькие Неи».[127]