М.В. Лентовский

Ее маг и волшебник.

Широко плавал в широкой Москве.

И был ее «Антеем».

Когда казалось, что вот он уже «повержен», – он снова поднимался еще сильнее, еще могучей, еще шире.

Та Москва не давала упасть «своему Лентовскому».

Крах был на волоске, «маг и волшебник» ехал…

– Приезжаю к Хлудову[122], Михаилу Алексеевичу. Время раннее, но и минута трудная. Оставил сад «Эрмитаж» на волоске. Спит еще. Просят в кабинет. Сажусь. Письменный стол от меня дверь загородил. Низа не видно. Вдруг смотрю, – дверь словно волшебством каким отворилась. Дверь отворилась, никто не вошел. Смотрю из-за стола. Пожалуйте! Тигрица! С легоньким этаким рыканием…

Это была знаменитая «Машка», одна из двух «ручных» тигриц, которых Хлудов вывез «для удовольствия» из Средней Азии.

– Подошла. Обнюхала. Не шевелюсь. У ног легла. И глаз с меня не сводит. Пренеприятных, сознаюсь вам, пять минут провел. Минут через пять Михаил Алексеевич.

– «Простите, дорогой Михаил Валентинович, – заставил дожидаться. Вчера поздно спать лег. „Машка“, брысь! Ты чего тут?» Смеется. Смотрит.

Два человека, московской породы оба, в глаза друг другу смотрели. Один «ручных» тигров для удовольствия держит. Другой, с тигром в ногах сидя, в лице не переменился. «Своих» друг в друге узнали.

– Пускай лежит. Меня кредиторы разорвать хотят, – я и их не боюсь. А «Машка» что! Я ей ничего не должен.

Хлудов рассмеялся.

– Денег вам, я так думаю?

Лентовский пожал плечами.

– Мне? Нет. Делу – да! Делу деньги нужны. Мне зачем? Я не пропаду. Я опять в актеры пойду. Новый театр построю. А дело пропадет.

– Хорошее дело.

– Если нравится, можете, – поддержите. Не нравится, не хотите – не надо. Но дело! Дело вам само и выплатит! А не меня. Предупреждаю. Для себя я не прошу, не просил и просить не буду. Так и знайте.

– Сколько?

– Делу?

– Делу!

– Саду «Эрмитажу» нужно столько-то.

– Я вам чеком.

– За дело – сердечное спасибо и низкий поклон.

– Уцелеет?

– Спасено.

– «Машка», тебе говорят, отойди к стороне! Михаилу Валентиновичу пройти дай!

Кашин[123] брал по 5% в день. Весь в деле, весь в урагане жизни, беспечный во всем, что касалось денег, – Лентовский забывал брать у него оплаченные векселя.

Да если и вспоминал, – Кашин надувался:

– Чудак человек! У меня доверия просишь, а мне не оказываешь? Стану я завсегда твои бумажонки в кармане таскать! Потеряешь еще! Вот вспомню как-нибудь, из дома уходя, и захвачу! Двойные, что ли, с тебя стану требовать? Известно, чай, что заплачено. У меня бухгалтерия, брат, вот где!

И хлопал себя по умному лбу.

Как вдруг однажды Кашин объявляет:

– А нам бы, Михаил Валентиныч, с тобой посчитаться надоть было. Там, брат, за тобой векселей кипочка накопилась. Надоть когда-нибудь и платить!

– Да что ты? Очумел? Какие векселя?

– Какие векселя бывают! Обнаковенные. Не писал?

– На тебе крест-то есть? Осьмиконечный еще носишь!

– До креста тут нет касаемости! Ты дело говори, а не под рубаху человеку лазай!

– Это ты рубаху снимать хочешь!

– Нам зачем! Мы шелковых не носим! Ты про векселя-то вот!

– Да что ж ты? Дурак или разбойник? Знаешь ведь, что по векселям заплачено.

– Сам чудак человек! Как же по векселям может быть заплачено, если они у меня? Кто деньги дает, тот векселя берет. Я тебе деньги даю, – я у тебя векселя беру. Ты мне деньги даешь, – у меня векселя берешь. Порядок известный!

– Да сам-то ты что говорил?!

– Мало ли что иногда сдуру сболтнешь! А ты не слушай. Не махонький. А ты вот что: деньги готовь. А не то, брат, по закону. Всю твою требуху продадим, полотна мазаные, хухры-мухры бархатные. Убыток потерплю, а что ж делать!

Векселей на огромную сумму.

Ограблен. Крах.

Делать было нечего, и Лентовский метнулся к Долгорукову.

Рассказал ему все, как было. Представил свидетелей.

– Вот как среди Москвы грабят!

Старик взбеленился.

– Как?.. Денной грабеж?.. Сию минуту сюда этого Кашина.

Кашина нашли, по обыкновению, в «Большой Московской». В бильярдной.

Он целился и клал 15-го в угол, пока какой-нибудь несчастный сидел, смотрел, ждал и томился:

– Сколько с меня разбойник слупит? Да и даст ли еще?

Это была «манера» Кашина. «Томить».

Услыхав, что генерал-губернатор к себе требует, Кашин только в затылке почесал.

И сказал своему поверенному, – тут же сидел:

– Должно, пустяки. По благотворительности это. Узнай-ка, съезди!

Поверенный поехал.

– Кашина вызывали… – обратился он к дежурному чиновнику, и не успел договорить, как чиновник сказал:

– Ах, Кашин!

Юркнул в дверь и моментально вернулся:

– Пожалуйте!

– Да я…

– Не заставляйте его сиятельство дожидаться! Пожалуйте!

Князь был «заряжен». При докладе: «Кашин», – он вскочил из-за завтрака. Салфетка, заткнутая за воротник, болталась на груди. Не успел бедняга поверенный переступить через порог…

– Вы позволяете себе у меня в Москве… у меня! в Москве!.. грабить? грабить?., в Якутскую область… в двадцать четыре часа…

Князь затопал ногами.

– Ваше сия…

– Молчать! В Якутскую! Лентовского! Дело, в котором тысячи тружеников! Губить! Двойные деньги!

– Ваше…

– Ни слова! Я тебе покажу, как у меня людей грабить…

– Ваше сиятельство! – завопил, наконец, поверенный, – да не Кашин я! Не Кашин!