М. Я. Геллер

«Мы думали», «нам казалось», «мы ошибались» - Горбачев использует покаяние, как цену, которую он платит за право совершать новые эксперименты. Об ошибочности выбранной Горбачевым стратегии было сказано в июне 1988 г. на XIX партконференции. Директор института экономики Академии наук Леонид Абалкин был категоричен: «Важно подчеркнуть со всей определенностью, что радикального перелома в экономике не произошло и из состояния застоя она не вышла». Это констатировалось после трех лет реформ. Академик Абалкин в качестве причин неудачи назвал желание «решать проблемы путем чисто организационных мер и решений, увеличивая, в частности, количество принимаемых решений». Прежде всего, однако, ошибкой была стратегия ускорения. Стремление решить проблему дефицита («кругом дефицит, не хватает того, другого, третьего, четвертого») наращиванием объема продукции только усугубляет экономические трудности110. Точка зрения академика Абалкина, говорившего о том, что меры по «демократизации общественной жизни» хотя и важны, не меняют ничего в существующей системе, встретили резкое возражение со стороны Горбачева. Выступая второй раз, генеральный секретарь заявил, что от высказываний Абалкина «отдает экономическим детерминизмом и вообще недооценкой перестройки»111.

Василий Селюнин, один из самых знающих, а главное, из самых смелых журналистов, занимающихся экономикой, отлично объяснил, что из себя представляет стратегия ускорения. В основу ее концепции лег несложный расчет, опубликованный академиком Аганбегяном и сразу ставший знаменитым. За год мы используем примерно 600 млрд. рублей национального дохода. Три четверти этой суммы идет на потребление, четверть - в накопление. При росте дохода на один процент в год прибавка составит 6 млрд. рублей. Для ощутимого повышения жизненного уровня общий доход страны надо увеличить на 4, а еще лучше на 5% ежегодно112. Селюнин демонстрирует пороки этой стратегии. Прежде всего, он подсчитывает, что даже пятипроцентный рост дохода даст ежемесячную прибавку

[182/183]

на одного работающего примерно на полтора рубля. Но главное в другом: в советской экономике доля предметов потребления в общем выпуске продукции неуклонно снижается с 1928 г. Следовательно, ускорение темпов производства означает увеличение выпуска металла, тракторов, комбайнов, станков. Плохого качества, ненужных. Ускорение темпов ведет к еще более быстрому чем сейчас истощению ресурсов, в том числе невозобновляемых, например нефти.

Селюнин видит прямую зависимость между стратегией ускорения и перестройкой структуры экономики: ускорение должно подменить кардинальные реформы. «Или ускорение, понимаемое как взвинчивание объемов производства, или перестройка структуры экономики. Третьего не дано, так что выбирать все равно придется»113.

Подводя итоги трехлетней реформы, Селюнин выражается ясно и просто: «Реформы тут ни при чем - новый механизм не хуже и не лучше старого, он просто старый…»114 Экономист проф. Попов, избранный в 1990 г. мэром Москвы, введший в обиход термин Административная система (АС), полностью с выводом Селюнина согласен: «Суть прежнего механизма - командное положение министерства, его право административно определять жизнь хозрасчетного звена, по существу не изменилась»115.

Каковы причины неудачи экономической реформы, которая стала еще более очевидной в 1989 г.? Селюнин говорит, прежде всего, о плане, о том, что сохраняется прежний порядок планирования. В статье 2 того самого Закона о государственном предприятии, который Горбачев назвал «реальностью перестройки», сказано: «Государственный план экономического и социального развития является важнейшим инструментом реализации экономической политики Коммунистической партии и Советского государства»116. Если план - важнейший инструмент, - спрашивает Селюнин, - то какова роль экономических методов воздействия на производство? А именно замена административных методов экономическими и есть объявленная цель реформы. Но это не все: планирование

[183/184]