M/F

— Завтра? — спросил я.

— Полуденным рейсом, — ответила Катерина. — Переночуем в Кингстоне. Никогда не была в Кингстоне.

— Нехороший город, — сказала мисс Эммет. — Жители тамошние нехорошие. Горланят грубые песни и бьют в жестяные бочки, как в барабаны.

— А вы, я смотрю, повидали свет, — сказал я. — Давненько мы с вами не…

— А ты совсем не писал. Не прислал ни единой весточки, чем занимаешься, как поживаешь.

— Да я не люблю писать письма. И не знал, кстати, куда писать.

— Все было очень таинственно, — сказала Катерина. Яркий недоброжелательный свет бил в нее из двух окон (одно выходило прямо на «А ну-ка, парни!», второе — во дворик с мертвым апельсиновым деревом) и безжалостно выставлял напоказ ее всю. Угри на лице, шрамик от фурункула на жирном подбородке, россыпь перхоти на плечах платья, неблагоразумно лилового цвета, с двумя жирными пятнами на груди. Моя сестра. Мисс Эммет, несмотря на возраст, выглядела гораздо свежее. Может, все дело в диете, всегда богатой белками, вкупе с пилюлями, которые доктор прописывал ей от обмороков и приливов. На ее морщинистом лице как бы уже навсегда устоялось непоколебимо довольное выражение, словно она одержала победу в битве жизни. Она смотрелась весьма элегантно в своем хлопковом платье цвета морской волны с узорами в виде летящих кайр, с плетеным поясом, с которого свисали ее неизменные ножницы. Я всегда принимал эти ножницы просто как данность, как нечто само собой разумеющееся, как знак отличия, который по чистой случайности оказался еще и инструментом для резки картона и вскрытия конвертов. Зачем она их носит?

— А зачем вы носите ножницы?

— Ножницы вечно теряются. Их трудно найти даже в доме, где царит идеальный порядок. Забываешь, куда их кладешь. В какой ящик. А хорошие ножницы, они всегда отпугнут любого, кто ломится в дверь. Как ты, теперь поумневший, наверное, знаешь, они не считаются холодным оружием. Оружием для нападения, как его называют. В Америке их пытались объявить таковым из-за угрозы использования как таковое. Но у каждой женщины есть право на свои ножницы.

— В Америке?

— В Сиэтле, — сказала Катерина. — Мисс Эммет не понравился вид мужчины, который приходил каждый день, пытался что-то продать.

— Выпрямители для волос, Китти Ки. Я его спрашивала: мы разве похожи на людей, которым могут понадобиться выпрямители для волос?

— Она грозилась, что ткнет ему в лицо ножницами, если он будет надоедать. А он заявил в полицию.

— Вы были в Америке, когда я был в Америке? Что вы делали в Сиэтле?

— Мой папа, наш папа, я хотела сказать…

— Давайте не будем говорить о вашем отце, — сказала мисс Эммет этаким литургическим тоном, к которому, как я понимаю, не раз прибегала и раньше. — Мертвые, как говорится, мертвы, и незачем их воскрешать. Ничего это не даст. Помнишь, как это было с бедной старенькой Руфой Пятой, когда ты ее выкопала в саду в Роторуа?

— Вы и впрямь повидали свет. Роторуа — это где?

— В Новой Зеландии, — сказала Катерина. — Симпатичное место, много деревьев, и все время как будто колышется. И везде гейзеры, их там произносят как гезеры.

— Земля над южными снегами. Зачем столько разъездов? Вы не хотите где-нибудь обосноваться?

— Мой, наш… Все в порядке, мисс Эммет, я уже взялась в руки.

— Не «взялась» — «взяла себя в руки». Говори правильно, Китти.

— Но почему именно здесь, а не где-то еще?

— Ты сам тоже здесь, а не где-то еще, — сказала Катерина. — И причина, которую ты нам назвал, она какая-то уж очень странная. Мы приехали сюда потому, что я сильно болела… все в порядке, мисс Эммет, я уже взялась себя в руки… а здесь вроде как климат хороший и есть один человек… или, лучше сказать, был один человек. Он больше не практикует, но меня посмотрел, из любезности. Сейчас все бросил и пишет стихи. Вот его книжка… смотри…

У окна стоял складной индийский раздвижной книжный стеллаж, не раздвинутый, с одним зооморфным боковым крылом, впавшим — скажем замысловато — в уныние по причине практически полного отсутствия книг. Катерина указала на что-то белое и тонкое.

— Наверное, он к нему и пошел, дитя Божье, стихоплет в господнем исподнем.

— Ты говоришь сумасшедшие вещи.

Я сказал:

— Ты обо мне знала. А я о тебе не знал.

— Но конечно же, мисс Эммет…

— Мисс Эммет должна была знать о тебе, когда была со мной. Вы разве не знали, мисс Эммет?

— Не знала, — сказала мисс Эммет. — Для меня было большим сюрпризом, когда твой отец вдруг объявился с ней в Крайстчерче.

— В Новой Зеландии?

— Именно. Я жила у племянницы и ее мужа. Он работает, работал, вернее сказать, с коллекцией Батлера, что бы это ни значило. Я видела фотографию этого Батлера — ехидный с виду старик с бородой.

— И все же, — сказал я с горечью, которая, честно признаюсь, была абсолютно неискренней. Ожидаемое позерство, не более того. — Он ни разу не захотел повидаться со мной после того, как моя мать, наша мать…