А может?.. Тут Ульдиссиан наконец-то заметил разливающееся по всему телу тепло, вмиг поглотившее боль и исцелившее все полученные им раны. Стоило теплой волне достичь головы, сознания, бывший крестьянин ощутил небывалый душевный подъем, какого не испытывал с тех самых пор – с первого пробуждения дара. Исполнившийся уверенности в себе, он вновь обрел полную власть над собственным телом, окутался золотистым сиянием, столь ярким, что огненные крылья Инария в сравнении с ним вмиг показались тусклыми, неряшливо-серыми.
Сияние Ульдиссиана
Всецело – нет,
Ну, а смешнее всего было то, что Инарий не стоил ногтя тех самых людей, которых так презирал. Из них выросло нечто, для ангела непостижимое, а ярчайший пример тому являл собой Ульдиссиан.
Инарий резко сомкнул перед собою закованные в латные рукавицы ладони, и на человека, точно клинок, обрушилась тонкая, узкая полоса серебристой энергии. Следовало полагать, ангел намеревался разрубить противника надвое. Презрительно усмехнувшись, Ульдиссиан без труда отразил удар, и Инарий застыл, замер в воздухе, будто соляной столб.
Пока Инарий – очевидно, ошеломленный отказом смертного смириться с судьбой – собирался с мыслями, сын Диомеда вскинул вверх руку, словно бы отгораживаясь от Пророка раскрытой ладонью. Однако сосредоточился Ульдиссиан вовсе не на Инарии. Взгляд его, видевший в эту минуту куда как большее, был устремлен на ток магии, связующий ангела с Камнем Мироздания.
Камень Мироздания… Полной меры его возможностей не понимал никто на всем белом свете, это для Ульдиссиана было очевидно. Кроме того, Диомедов сын чувствовал: углубляться в эти материи далее не стоит, и причин тому великое множество. Сейчас ему требовалось только одно – завершить дело, начатое по наитию там, в подземелье, где ему довелось увидеть небывалую реликвию воочию.
Расстояния во всем, что касалось Камня, не значили ничего. Да, находился он в сотнях миль отсюда, но на самом-то деле пребывал
Но теперь-то он все видел и все понимал. Оставалось лишь еще немного, самую малость, поправить ту самую невероятную шестигранную частицу.
Ульдиссиан изменил в ней еще кое-что, и…
Инарий истошно завыл, замерцал. Казалось, в нем что-то выгорело – выгорело дотла. Нет, на вид ангел нисколько не изменился, однако, стоило Ульдиссиану вновь приглядеться к нему, Инарий словно бы… словно бы сделался куда меньше, ничтожнее прежнего. Разумеется, он оставался самим собой, неземным воином потрясающей силы, но его мощь не шла ни в какое сравнение с той, которой наделял его Камень.
А связь отступника с Камнем Ульдиссиан оборвал, так что черпать в нем могущество Инарий больше не мог.
Вой ангела не умолкал, однако теперь в нем явственно слышались нотки ярости. В новый удар Инарий вложил все силы… и Ульдиссиан без труда сокрушил его поползновения на корню.
То же самое он готов был проделать с самим Пророком, но тут в голове снова зазвучали голоса Серентии и остальных. По счету времени, принятому в Санктуарии, последняя схватка с Инарием длилась считаные секунды, однако сейчас каждая секунда могла решить все.
– Отныне судьбу этого мира решать не тебе, – в последний раз напомнил сын Диомеда падшему ангелу.
С этими словами он сотворил сферу наподобие той, серебристой, в которой Инарий пытался запереть его самого, и заключил в нее поверженного противника.
Оказавшись внутри, Инарий пришел в неописуемую ярость, но как ни бушевал он, как ни бранился, сфера Ульдиссиана не пропускала наружу ни звука. С виду его безмолвные филиппики могли бы показаться весьма и весьма потешными… если бы сын Диомеда не знал, скольких людей ангел обрек на страдания и гибель.
Оставив сферу покоиться среди руин Собора Света, Ульдиссиан обернулся, и…
Страшный, сотрясший все тело удар поверг его на колени.
– ДАЛЬНЕЙШЕЕ – ДЕЛО УЖЕ НЕ ТВОЕ, – пояснил властный голос, очень похожий на голос Инария, однако принадлежавший отнюдь не ему.
Тираэль…
Второго ангела Ульдиссиан не видел, но силу его чувствовать мог. От рождения Тираэль оказался намного сильнее Инария. Разумеется, Ульдиссиан без труда мог одолеть и его, однако второй ангел благоразумно укрывал собственные чары за яростью Пророка до тех пор, пока не сумеет застать человека врасплох.
Подняться с колен Тираэль ему не позволил.