Лжедмитрий

В Брянске капитан Маржерет наконец ощутил себя совершенно выздоровевшим. А произошло это по причине хорошего к нему расположения русских людей. Не имея в этой земле никакой врачебной помощи, поскольку в Москве врачи пользуют только одного царя и его семейство, Маржерет вынужден был прибегнуть к средству, рекомендованному русскими. Они же наполнили большую кружку очень крепкой водкой, насыпали в водку пороху, употребляемого в аркебузах, перемешали всё это и заставили его выпить. А затем, оглушённого снадобьем, повели в баню. Первоначально ему показалось, что он уже возносится в небеса. Однако утром проснулся совершенно здоровым, а на вопрос, как он оказался в своей постели, не мог получить от слуги вразумительного ответа, поскольку тот и сам вынужден был применить подобное лечение.

Но что хорошо запомнилось капитану, так это то, что в русской бане, в густом пару, пышущем от расплёсканной по раскалённым камням воды, ему поведали резкие голоса, что да, войско князя Мстиславского идёт вовсе не против татар, но против царевича Димитрия Ивановича, сына царя Ивана Грозного! Царевич этот, дескать, избежал смерти и теперь спешит отнимать свой законный отцовский престол!

— Почему же об этом не говорят в открытую? — поинтересовался капитан.

Ответа не было.

Конечно, удивительная история царевича Димитрия не была для капитана внове. Об этом он наслышался ещё на службе у князя Константина Вишневецкого. Но там говорили обо всём по-разному. А когда приехал в Москву — о царевиче Димитрии не услышал абсолютно ничего. В Москве о том не принято было говорить открыто.

В Москве, надо сказать, будучи взятым на военную службу в царские войска, Маржерет очень вскоре поверил, что слышанное им прежде о царевиче Димитрии не представляет собою ничего иного, кроме досужих россказней неграмотных обывателей. Ему казалось, что власть царя Бориса — образец монаршей власти. Он пытался сравнить её с властью польского короля — и смеялся. Это было несравнимо. Для того чтобы в этом убедиться, стоило лишь увидеть, как ведут себя подданные царя Бориса при любом его появлении — причём все подданные, начиная от последнего холопа и кончая самым важным вельможей — и как относятся к своему королю поляки!

И вот...

После приключившегося в брянской бане, после всего того, что пришлось пережить и перевидеть на пути от Москвы к Брянску, всё происходящее начало представляться капитану совершенно в ином свете. Теперь ему показались знаменательными перемены, которые он заметил в поведении царя Бориса в последний год. Из здорового, цветущего мужчины, который на лету подхватывал и воспринимал любую мысль, царь превращался в медлительного тугодума, силящегося вспомнить что-то важное, но так ничего и не могущего вспомнить. Царь начал горбиться, стал гораздо ниже ростом. У него сделался глуше голос. Да что говорить, в последнее время, с тех пор как началась подготовка к походу, царь вообще очень редко появлялся на народе. Он молился в своей домовой церкви, и челобитчики, которых он прежде очень охотно принимал, стоя в красной рубахе на высоком крыльце, теперь томились на кремлёвском подворье, если, конечно, их не прогоняла оттуда стража.

Всё это, естественно, капитан Маржерет мог видеть в Москве своими глазами. А что творилось за стенами царского дворца, того, конечно, он знать не мог. Теперь ему вспоминались услышанные толки, будто царь совершенно охладел даже к государственным делам. Он никого не слушает, никого не принимает, кроме различных гадалок, предсказателей, юродивых. Он верит во всякие ничтожные приметы. Как анекдот, пусть и весьма безобидный, ходит тайком по Москве рассказ о лошадиной подкове, которую царь случайно заметил при подъезде к своему загородному дворцу. Он увидел эту подкову на размытой дождями дороге, покрытую многолетней ржавчиной, еле различимую, и хотя его карета пронеслась уже мимо, он заставил людей всё же возвратиться, отыскать её в грязи, поднять и очистить. Теперь подкова висит на стене его спальни, под иконами, и он всматривается в неё каждый раз, прежде чем принять какое-нибудь важное государственное решение...

Чем дальше размышлял капитан Маржерет, тем сильнее он убеждался, что где-то в Москве, в боярских хоромах, в царских палатах, знают о многом таком, чего ни он, ни один из русских военачальников, а может быть, и сам князь Мстиславский не знают вовсе. И не знают того, конечно, простые воины.

С этого дня капитану Маржерету хотелось как можно больше услышать о царевиче Димитрии.

9

Неопределённость томила царевича, хотя он всячески старался казаться невозмутимым.

Томила она и гетмана Мнишека, и всех прочих военачальников, которые собирались теперь в шатёр царевича каждое утро.