Лжедмитрий

Царевич в тот же день отослал своей невесте два письма. Он лично продиктовал их Андрею. В утреннем письме говорилось о сдаче Путивля, а в вечернем — уже о сдаче Рыльска.

Вслед за известием о добровольной сдаче этих городов начали поступать известия о подчинении городов Кромы, Белгород, Курск, Севск со всеми подвластными им волостями. Отовсюду прибывали всё новые и новые делегации. Однако царевич, получив даже деньги из Путивля (их привёз дьяк Сутупов, явившийся с очень понравившимся царевичу воеводой Василием Рубцом-Мосальским), с нетерпением ждал, когда же оттуда, из Путивля, доставят пушки. По его велению под новгород-северской крепостью не велось пока никаких боевых действий. Воины, несущие службу в шанцах вокруг крепости, спокойно грелись у костров, варили себе неприхотливую пищу, потому что осаждённые тоже не делали никаких вылазок, а лишь с заметною тревогою выслушивали похвальбы своих противников о новых пушках. На валах вроде бы забыли о недавних задиристых выкриках, зато очень внимательно посматривали в сторону лагеря царевича, на берегу Десны, верстах в двух от крепости. А если с валов начинали всё-таки что-то подобное кричать, так это означало, что в том месте появился сам Басманов.

Пушки из Путивля были доставлены ещё через неделю.

Всего их оказалось десять штук: пять крепостных, очень крупных, неимоверно тяжёлых, а пять — средней величины и на колёсах. Такие употребляются и в полевых сражениях. Если среднего размера пушки, сняв их с колёс, везли на санях, в каждые из которых были впряжены по две пары лошадей, и они шагали без особого напряжения, то крепостные пушки с трудом тащили по четыре пары лошадей. Зрелище было настолько внушительное, что поглазеть на пушки высыпал из палаток весь лагерь, даже больные и раненые, не говоря уже о тех людях, которые всегда сопровождают войско: о всяких торговцах, цирульниках, срамных женщинах и прочих. Всем хотелось посмотреть на это чудо. И всем верилось, что теперь — да, теперь с крепостью будет покончено ещё до подхода войска Бориса Годунова.

Яремака ехал впереди торжественного обоза, но глаза его неотрывно следили за пушками. Он указывал, когда надлежит дать лошадям передышку, когда животных надо напоить, накормить. Особенно внимательным был Яремака при крутых, обледенелых подъёмах. За каждыми санями в таких местах следовали десятки спешенных казаков, готовых в любой момент помочь лошадям своими дюжими руками.

Яремака был настолько занят своей новой ролью, что даже при встрече с Андреем лишь кивнул ему головою в знак приветствия — и всё. Даже коня своего не остановил. Извини, мол, брат.

А вот Глухарёв на коня не садился, так и шёл пешком за последними санями, на которых покоились крепостные пушки. Завидев пушкарей, высыпавших навстречу из лагеря, он тут же подозвал их и начал давать наставления относительно шанцев, в которые эти пушки следует немедленно поставить.

Напротив лагеря обоз остановился. Лошадей стали поить и кормить. Их тут же заменили отдохнувшими парами.

Не удержался в стороне от всего этого и сам царевич. Он выехал на коне, в сопровождении путивльского воеводы Рубца-Мосальского, начал расспрашивать Глухарёва, опробовал ли тот пушки в деле, там, в Путивле, на что Глухарёв с готовностью отвечал:

— Государь! Я всё успел опробовать. Но самая главная проба будет для пушек сейчас. Вот только шанцы надо поскорее вырыть. Мои орлы уже знают, где их поставить. Даст Бог, не сегодня завтра откроем огонь. Пушки хороши.

Пушки ещё стояли напротив лагеря, а уже нашлись горячие головы. Они бросились к крепостным валам и начали подъезжать к ним как можно ближе, чтобы озадачить осаждённых борисовцев.

— Попляшете теперь, сукины дети! — надрывались, размахивая оружием.

— Сдавайтесь, пока живы! Не то всех перебьём!

С валов отвечали без робости, однако без прежних издёвок:

— Да что приключилось? Что так забегали?

— Рогатку какую сделали, что ли?

— Рогатку! Га-га-га!

Но теперь хохотали уже внизу, перед валами:

— Рогатку! Будет вам, воробьям, выволочка! Гага-га!

— Сдавайтесь, одним словом, сукины дети!

Шанцы в мёрзлой каменистой земле отрывали весь оставшийся день и всю последующую ночь. Старались все. Никого не приходилось подгонять. Но первую пушку смогли поставить на приготовленное место только к вечеру следующего дня. Всеобщее нетерпение достигло такой высоты, что решили опробовать хотя бы эту пушку, не дожидаясь, когда же будут выставлены прочие. Но и этот первый выстрел смогли произвести лишь на третий день, в присутствии царевича, многочисленных зевак из лагеря и готовых идти на приступ отрядов, в том числе и спешившихся рыцарей.

Глядя на приготовления, царевич несколько раз повторил неугомонному Глухарёву:

— Только по валам! Пробить дыру!