Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Когда раненый Марк упал недалеко от тропы, Колин подбежал к нему, но его тут же оттащили Стратос и Джозеф. В завязавшейся борьбе Колина ударили в висок, и он на несколько минут потерял сознание. Когда мальчик пришел в себя, он уже был скручен по рукам и ногам какими-то грубыми веревками, в рот ему запихнули тряпку. Его понесли вниз, он не понял, в каком направлении. Он старался не двигаться, держался расслабленно, надеясь, что его посчитают за мертвого, или, может быть, просто ослабят путы, и это поможет ему потом выбраться.

Путь был длинный, неровный, шли в темноте, так что похитители тратили большую часть своих сил на дорогу, говорили немного и все по-гречески, он только понял, что о чем-то яростно спорили.

– Я, конечно, не могу быть уверен, что все хорошо помню, потому что в голове у меня был туман, и я очень боялся, что они в любой момент могут меня прикончить. А кроме того, я совсем ополоумел из-за Марка… я думал, что если он и не мертв, то непременно умрет от потери крови. Но часть их споров – когда в разговор вступали, как я понял, Стратос и Тони – шла на английском, и тут многое мне становилось понятно.

– Постарайся в таком случае вспомнить, что они говорили. Это может быть очень важно.

– Я пытался разобраться. Мне три дня нечего было делать, кроме как думать, из-за чего это все стряслось, и поэтому тут не просто память, а скорее еще и мои впечатления. Я понял, что Тони прямо с ума сходил оттого, что они стреляли в Марка и забрали меня с собой. «Они не могли нас выследить, – говорил он, – они нас как следует и не разглядели. В любом случае мы могли бы обеспечить друг другу алиби, а забирать мальчишку – глупость!»

– Вот именно, – сказала я. – Я до сих пор не понимаю, для чего они это сделали.

– София, – просто сказал Колин. – У меня была рассечена голова, и кровь лила, как из свиньи. Она считала, что, если они меня оставят, я умру от потери крови, и подняла страшный шум. Очень она была расстроена. Им пришлось забрать меня – она настояла. Да еще Тони: он сказал, что выстрел в Марка они могут объяснить как несчастный случай, но если нас обоих обнаружат мертвыми или искалеченными, возникнет скандал, который охватит всю округу, может обнаружиться убийство Александроса, а это, пожалуй, приведет к «лондонскому делу».

– К «лондонскому делу»? – быстро спросила я.

– Мне кажется, именно так он и сказал, хотя ручаться не могу.

– Вот оно что. А человека, которого убили, звали Александрос, так ведь? Похоже, у него были какие-то дела со Стратосом и Тони в Лондоне, верно? Интересно, он был грек или англичанин? Он говорил с Тони по-английски, значит у Тони греческий плохой…

– Наверное, он был греком, раз у него такое имя… а, понятно, вы хотите сказать, что они просто… как это называется?.. придали его имени греческий вид?

– Эллинизировали, да. Но это не столь важно. Если все так, как ты слышал, значит он убит за что-то, случившееся в Лондоне. Теперь я припоминаю: Тони в самом деле говорил о Лондоне, что-то вроде «нездоровое место», не мне говорил, детям, шутил, видно, но это меня тогда поразило. Вернемся к субботнему вечеру. Что же такое они намеревались с тобой сделать?

– По-моему, они были в каком-то смятении от всего, что произошло. Они просто старались выпутаться из этого как можно быстрее. Я решил, что Стратос и Тони очень злы на Джозефа за то, что тот потерял голову и выстрелил в Марка, а Джозеф считал, что меня надо немедленно убить, чтобы спрятать концы в воду. Стратос как-то не соглашался на это, а Тони и София были решительно против. В конце концов они как будто пришли к соглашению и перевязали меня… сначала схватили, потом стали думать, знаете. Тони был за то, чтобы удрать, именно удрать, я имею в виду – убраться совсем отсюда. Он хотел немедленно выйти из игры. Я помню это точно, потому что молился, чтобы он не уходил; поскольку он англичанин, я считал, что, если буду иметь с ним дело, у меня больше шансов. Он ведь фактически не принимал во всем этом участия.

– Ты пытаешься сказать, что Тони хотел от них уйти?

– Я помню в точности, что он сказал: «Раз вы подстрелили этого туриста, вы сами себе вырыли яму. Что бы вы ни делали с мальчиком, я к этому не имею никакого отношения, как и к Алексу, и вы знаете, что это правда. Я выхожу из игры. Я порываю с вами сегодня, и не притворяйся, дорогой Стратос, ты, наверное, рад, что видишь меня в последний раз». Вот так он говорил, и каким-то глупейшим голосом, мне даже не передать его в точности.

– Не утруждай себя, я его слышала. И что сказал Стратос?

– Он сказал: «Они тебе ни к чему, они еще горячие. Ты не сможешь пока от них избавиться». Тони ему: «Знаю, можешь мне довериться, я буду осторожен», а Стратос разразился диким смехом и говорит: «Да я, скорее… чем доверюсь тебе…» – И тут Колин остановился.

– Ну, ну?..

– Жаргонное словечко, – сказал Колин. – Никак точно не вспомнить. Только смысл такой, что он не может ему довериться, понимаете?

– Да-да. Продолжай.

Узкое ущелье расширялось по мере того, как мы забирались выше. Теперь можно было идти рядом друг с другом.