Лунные горы

…Внизу, у водослива, как из гигантского пульверизатора — 620 тонн в секунду — бьют струи измельченной в снежную пыль воды, и снежная пыль, попадая на солнце, сразу же тает и глубинно-холодной порошью оседает на матовые листья агав, на алые кусты бугенвиллей, на позеленевший от постоянной влажности желто-зеленый бамбук, на финиковые пальмы, которые здесь такие же декоративные, как и у нас на Кавказе, — оседает растаявшая снежная порошь на завезенные с океана кокосовые пальмы, на густо-зеленые манго и пылающие акации… Еще задолго до того, как я вообще начал странствовать по свету, в разгоряченном мальчишеском мозгу рисовалась не однажды такая картина: я сижу на берегу тропического океана, на коралловом песке под кокосовой пальмой, и жарит солнце, а я тихо — чтоб никто не услышал, про себя — напеваю: «Гривы инеем кудрявятся, порошит снежком в лицо…» Свершилось?.. Или не торопиться с выводом, или лучше поверить в бесконечное разнообразие чудес, в бесконечную щедрость чуда ко всем, кто его ждет?..

Над плотиной, над зданием гидростанции пролетают — всегда строго выдерживая курс — стаи бакланов и уток.

Перед зданием ГЭС финиковые пальмы почему-то затоплены и торчат лишь пучки их перистых листьев. Некоторые пальмы уже погибли, некоторые еще зелены. Возле пальм плавают бакланы, выставив из воды только маленькую клювастую головку на змеиной шее. Некоторые бакланы отдыхают, сидя на листьях финиковых пальм. А один баклан сидит на столбике, оставшемся от финиковой пальмы, — черная птица на черном копье — и, распахнув мокрые крылья, горизонтально машет ими над водою — сушит.

Удивительно, что у истоков Нила стоит такой образцово-показательный английский городок, как Джинджа. В архитектурном плане, во всяком случае, а он именно таковым и воспринимается мною: как последнее, архитектурно-рельефное, почти природное препятствие на пути к истокам Нила.

Городок невысок — в центре преобладают двухэтажные здания, и лишь изредка и английский колорит, и архитектурная соразмерность взрываются, как у нас в Москве высотными зданиями, индийскими остроконечными пагодами. Периферия городка занята зелеными виллами, окруженными подстриженными зелеными загородками и подстриженными зелеными газонами. А цвет городка неожиданный — охряно-белый, — и цвет этот действительно неожиданно вписывается в общезеленый, под весеннюю тональность, фон. (Я вообще уже успел заметить, что в Уганде очень популярны красно-охряные тона — в оные красят стены домов, редкие заборы и прочее, что поддается принудительной окраске.)

Растут в городке Джинджа, у истоков Нила, откуда-то завезенные пальмы и, по-моему, украшают городок.

А вот откуда заведено это — понять не могу: деревянные резные бордюры на подкрышниках, на верандных скатах деревянных же домов…

Резное деревянное оформление домов в городке Джинджа у истоков Нила!

Нет, не стану грешить против истины — хотел бы, ибо очень растрогала меня эта деталь, — но не скажу, что «тянет» резьба на нашу вологодскую, или архангельскую, или североподмосковную даже, — нет, не «тянет». Но средней нашей русской полосе не уступает, и это уже поразительно!

Я стараюсь вести повествование, следуя своему маршруту, и потому неохотно забегаю вперед, но впереди у нас еще фактически три страны, и я не могу сейчас удержаться, чтобы не сказать: нигде ничего подобного я больше в Африке не встретил.

Только Джинджа совершенно неожиданно породнила меня с северными умельцами нашими, с резных дел мастерами, с вологодскими кружевницами, что вяжут коклюшками удивительные кружева, вдруг вспомнившиеся мне в городке у истоков Нила, в городке, столь далеком от наших резчиков и коклюшниц…

А в остальном городок-то ведь и в самом деле английский — и площадки для гольфа вам, и поля для регби. И водят по улицам вдоль вилл спаниелей, боксеров, фокстерьеров и скотчтерьеров, симпатично-кривоногих такс и пуделей, которых в Африке в отличие от Европы вовсе не стригут подо львов, и прогуливают сеттеров, и черно-подпалых гордонов, и рыжих ирландцев; спрос на охотничью, умеющую плавать собаку в окрестностях Джинджи вполне понятен, и вполне понятна своеобразная «мода» на такие породы.

Итак, Уганда. Итак, озеро Виктория.

— Где же мы все-таки находимся? — спрашивает Володя Дунаев, подозрительно всех оглядывая.

Герман Гирев загадочно помалкивает.

Мирэль рисует. И Левон Налбандян тоже рисует.

— Вы, географы! Может, вы ответите? — настаивает Дунаев. — У истоков Нила мы или нет?

— У истоков, — говорю я.

— Знаете что, когда дело касается Африки, лучше бы вам помалкивать, — в голосе ведущего в нашей группе африканиста, Людмилы Алексеевны Михайловой, явственно чувствуется металл; африканист сидит на земле, обхватив руками колени, и смотрит сквозь очки в сторону озера Виктория.

Вера Шапошникова достает из сумочки блокнот и самописку.

Над Нилом пролетают бакланы. Выстроившись «ключом» или «клином», они почти всегда летят вниз по течению, в сторону водопадов, где задохнувшаяся в глубине рыба, утрачивая осмотрительность, слишком близко поднимается к поверхности.