Лунные горы

Вамбуа гонит микробас, сокращая дорогу одному ему известными проулками и закоулками, и почти моментально мы оказываемся на окраине Найроби.

В полном смысле на окраине. Дом, возле которого остановил свой микробас Вамбуа, стоит у пустыря, а за пустырем виднеется какой-то аэродром — не Эмбакаси, другой какой-то.

Дома здесь двухэтажные, каменные, с нишами-балкончиками.

Вамбуа не пришлось бежать за женой на второй этаж — она была на улице и болтала с соседками у развешенного па веревках стиранного белья. Тут же играли ребятишки, и Вамбуа смог представить нам свое семейство без всяких проволочек.

Его супруга — ее звали Ндулу — оказалась совсем молодой и очень стройной женщиной, ужасно смутившейся при появлении такого количества вазунгу. У нее было миловидное, широконосое и большеротое лицо, и забавно торчали на затылке крохотные косички с вплетенными в кудряшки веревочками…

Ну, а мальчишка по имени Мваниа — он был как все мальчишки его двухлетнего возраста: он ходил в короткой распашонке, выставив вперед голое коричневое пузико, он одной рукой тер кулачком нос, а второй на всякий случай держался за подол цветастого маминого сарафана.

Соседи — они в эти дневные часы все находились на работе, а соседки весьма и весьма одобряли наш визит, и охотно фотографировались вместе с нами и вместе с семьей Вамбуа, и охотно отходили в сторону, когда семейство Вамбуа фотографировалось самостоятельно…

Мы уехали от гостеприимного дома с хорошим ощущением в душе, с уверенностью, что Вамбуа, уже имеющий семью и квартиру и собирающийся стать фермером, будет в глазах своего племени настоящим мужчиной.

Вечером нас посетил Кирори Матоку с сыном Денио и племянником, имени которого я не запомнил. Мы попросили принести обед в номер, ели фаршированных куриц и пили друг за друга «Столичную». Кирори Матоку почти не пил, лишь пригубливал водку. Сын его сидел в небрежной позе и небрежно пил. Он был высок, худощав и строен. На голове — пятно седых волос, след от четырехлетнего пребывания в тюрьме. Сын работал журналистом в газете «Пан Эфрикен» и откровенно говорил, что мечтает учиться в Москве на факультете журналистики.

А племянник очень гордился прической — волосы у него были длиннее, чем обычно у африканцев, и он то и дело проводил ладонью по шевелюре. Его большие светящиеся глаза казались обведенными, как у модниц, черным. Круглое лицо его светлело после каждой рюмки водки. Когда он не гладил шевелюру, то держал руки, скрестив их, на животе.

Разговор наш затянулся до позднего вечера.

А утро оказалось пасмурным, с очень мелким, моросящим дождем, как бы тут же, на глазах, выпадающим из негустого тумана. Во дворе отеля приглушенно пахло влажной зеленью.

Вамбуа отвез нас в аэропорт Эмбакаси. Сам он был в бежевом костюме, голубом жилете и в красном галстуке в клеточку. Широконосое, с вывернутыми губами лицо Вамбуа было печально, и невесело смотрели при прощании его небольшие умные глаза.

Но мы, переходя запретные кордоны аэропорта и оглядываясь на Вамбуа, верили в его счастье.

…В здании аэропорта холодный сквозняк. У прилавка с сувенирами толкутся летчики-американцы в оранжевых комбинезонах — они из морской военной авиации.

В таблице перевода иностранных денежных знаков на местную валюту синими чернилами зачеркнуты южноафриканские рэнды — они не обмениваются.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Прилет в Энтеббе. Дорога на Кампалу.

Первые впечатления об Уганде. Озеро Виктория.

Кампала. Ливень. Поездка в Джинджу.

Сахарный завод. Гидростанция.

Истоки Нила и бывшие Рипонские водопады.

Памятник Спику

Странное ощущение: стартуя в Эмбакаси на Энтеббе, я летел навстречу своей, пусть не очень древней, но все-таки своей собственной и вполне определенной мечте — я летел к озеру Виктория, летел к истокам Нила. Мне переменчиво вспоминались Александрия, Каир, Луксор, Хартум, и не выходил из памяти порть-ежка, служитель отеля Эйнсуорт, сомалиец по происхождению, забредший в Кению в поисках средств к существованию. Это был молодой человек, подтянутый и стройный, всегда одетый в один и тот же темный костюм и одну и ту же темную рубашку; на общем темном фоне — и одежды, и кожи — удивительно светлыми казались его карие глаза. Сомалиец искренне интересовался Советским Союзом, его политикой и экономикой, он читал Толстого, Достоевского, Горького, Маяковского, Пастернака и мечтал накопить деньги, чтобы поехать учиться в Советский Союз…

Впрочем, мне трудно объяснить, почему я вспоминал именно о нем.

Летели мы в Энтеббе на «Комете-4», и сидел я рядом с двумя здоровенными американскими парнями, тоже летевшими в Уганду.

Я надеялся за время полета ликвидировать свою дневниковую задолженность, но очень мешают стюарды: умудряются все время чем-то подкармливать, разрешая перерыв разве что минут в пятнадцать.