Лунные горы

И вот «черная неблагодарность»: слоны уже всем надоели — пока они тут, больше никто не придет, а слоны все топчутся и топчутся вокруг отеля.

Провожая солнце, птицы теперь кричат на разные голоса, но где им состязаться с каменными воробьями на берегах Нила в Египте или Судане!

…Слоны наконец ушли. Уходили они вразброд, кому когда вздумается.

Медленно, словно преодолевая ветер, поднялись над отелем белые цапли. Я следил за тяжелым их полетом и снова вспоминал Иссык-Куль; я лежал тогда в засидке, и стая уток шла на меня, шла навстречу заходящему солнцу, и внезапный порыв ветра остановил стаю в воздухе, и утки затрепетали в солнечных лучах и в струях ветра, и я выстрелил в остановившуюся трепещущую стаю, и одна утка замертво упала с пробитым зобом, а прочие ушли в сторону от ветра и солнца… Я не люблю этого воспоминания, хотя оно очень зримо и красочно, и с удовольствием наблюдал, как тяжелые белые цапли, сделав прощальный круг над «Тритопсом», удалились куда-то по своим делам.

К озеру на водопой пришло семейство буйволов, могучих животных с массивными, сросшимися на лбу рогами. Буйволы не пожелали подойти к отелю, они делали все, что им нужно было, на противоположном конце озера.

…Вершины вокруг отеля — ближние вершины, во всяком случае — стали синими. И лишь далекий пик Кении еще розовеет.

…Булькают и покрякивают лягушки — солнце уже зашло. «Заработали» цикады, и все никак не успокоится какой-то певец-пискун из пернатых. Облака посерели у горизонта, но остались белыми над нами, и среди них плывет крохотный месяц, народившийся дня три назад.

С темнотой верхняя терраса опустела. Освоившиеся с «Тритопсом» временные обитатели его разбрелись по своим комнатушкам, устроились на защищенных от ветра нижних террасах, где на спинке каждого кресла висит теплый плед, предохраняющий от холода и от сырости, или прочно обосновались в баре перед электрическим камином… Егерь подружился с отцом веснушчатых подростков — они разъясняют друг другу мировые проблемы, всякий раз подтверждая свою — или собеседника — правоту бокалом виски с содовой.

Как ни странно, мужественнее всего переносят режим «Тритопса» подростки и старушки. Подростков мало, старушек много. Поднимаясь на верхнюю террасу, я неизменно обнаруживал там скорчившиеся фигурки ребят. А все нижние террасы заняты старушками, упорно взирающими сквозь очки на ночное пиршество зверья, которое освещено прожекторами с желтовато-зелеными стеклами, — прожектора имитируют лунный свет, и звери не пугаются его.

Володя Дунаев листает бухгалтерскую книгу, в которой собраны письменные и печатные отзывы о «Тритопсе», шутки, карикатуры. Большинство мужчин острит удивительно однообразно: ни одна ночь с женщиной, мол, не стоила имяреку так дорого, как ночь в «Тритопсе»… Вот карикатура на некоего генерал-губернатора. Уже насладившись чудесами «Тритопса», генерал-губернатор встретил на обратном пути носорога. Не очень молодой и не обладавший стройной фигурой, генерал-губернатор, оказалось, по ловкости не уступал Тарзану: в считанные мгновения он очутился на вершине ближайшего дерева… А вот история дамы — дамы, которая поначалу так увлеклась превосходно подобранными напитками в баре, что ее пришлось проводить спать; проснулась дама после того, как самые терпеливые слоны отбыли восвояси, и дама устроила скандал. Помочь ей никто ничем не смог, но, когда машина отвозила оскорбленную даму в «Аутспен-отель», на дорогу случайно вышел слон и дама грохнулась в обморок… Всякое, наверное, случалось в «Тритопсе», и, наверное, еще немало забавного можно было вычитать в бухгалтерской книге, но я все-таки предпочел подняться наверх.

…Глубокая ночь. Я стою у прожектора и пишу при его свете. «Ки-ки-ки-уак-уак-ти-ти-че-че», — кричат, не смолкая, лягушки под аккомпанемент тоже несмолкающих цикад, но первые явно заглушают вторых.

Внизу, подо мной, бродит стадо буйволов — их штук двадцать пять — и три носорога.

Носороги сначала пришли парой — мама и сын, а потом уже появился отец, и мать забавно отгоняла его от малышки величиною с крупного буйвола.

Царит там, у озера, простейший закон сильного. Носороги, явившись на солончак, прогнали буйволов, которые перед этим разогнали антилоп, а заблудший, уже после ухода стада, слон отпугнул носорогов… Слон был грустный, наверное прогнанный своими собратьями, и сам он никого не гонял, но его все сторонились, и носороги, отходя, сердито фыркали.

Носятся летучие мыши.

Звезд почти не видно; темно, но, к счастью, не холодно, и в костюме вполне терпимо.

Вот она — черная африканская ночь на старый манер, но — что поделаешь? — при электрическом свете, заменяющем лунный… Чавканье глины. Всхрапы носорога — мама опять гонит папу, видимо, считая свидание оконченным. Носороги при свете прожекторов кажутся очень светлыми, с коричневым оттенком… Буйволы, отойдя в сторонку, купаются и гоняют заблудшего кабанчика… По черной воде ходит белая птица и что-то ищет. Плавают маленькие уточки, чернеющие на черном.