Луна

Всякий раз, совершая ритуал, Вирен ясно вспоминал день, когда выполнил его впервые. Вспоминал своё гигантское облегчение от того, что магия сработала, свою радость видеть в зеркале обновлённое, помолодевшее лицо. Вспоминал, какая великая надежда – даже почти уверенность – наполнила тогда его сердце: казалось, что этот ритуал может изменить всё в его жизни, сделать как раньше. Как он торопился тогда домой, уверенный, что будет прощён! И ещё яснее он вспоминал ледяную пропасть, которая разверзлась в его груди, когда Лисса сказала, что его омоложённое лицо ничего не изменит. Несмотря на то, что тёмная магия выручила их семью, спасла жизнь их сыну, жена всё равно теперь боялась и ненавидела Вирена, и стало ясно, что этого ничем не исправить.

Вирен встряхнул головой, отгоняя горькие воспоминания, и произнёс заклинание. Крылышки под его пальцами прямо на глазах потускнели, теряя цвет, а седина в волосах отхлынула, уступая место чёрному цвету. Щёки заиграли румянцем, морщины разгладились.

Испустив удовлетворённый вздох, Вирен закрыл террариум и вышел из кабинета, тщательно заперев за собой дверь. Мёртвая обесцвеченная бабочка, упавшая с его руки, осталась валяться на полу.

Лорд-маг шагал по коридору к покоям короля Харроу… к бывшим покоям короля Харроу. Наконец-то, паче чаяния, настал день, о котором он не мог даже мечтать! Однако глубоко внутри он всегда верил, что этот день придёт. Король Харроу проявил слабость – а Вирен был надёжно защищён от подобной ошибки.

В покоях короля Харроу до сих пор царил разгром, учинённый ночным боем. Занавеси сорваны с окон, мебель разломана и перевёрнута… Единственным напоминанием о Харроу оставался его любимец – зедийская певчая птица по имени Пип. Сейчас Пипу было не до песен, он сидел, нахохлившись, в своей золотой клетке и молчал. Вирен подошёл к большому зеркалу, возле которого была сложена церемониальная одежда для коронации. Клаудия ждала отца у двери, ведущей на балкон.

– Ты по-прежнему уверен, что это необходимо, папа? – спросила она, глядя из окна на собравшуюся внизу толпу.

– Совершенно уверен, – отозвался Вирен, не отрывая взгляда от зеркала. – Клаудия, моё решение принять корону – это акт великого смирения. Я хочу служить своему народу. Кто ещё способен возглавить страну во время столь великой печали и смуты?

– Но ты правда думаешь, что народ спокойно примет смену власти? – спросила его дочь. – Мы ведь до сих пор не уверены, что именно случилось с принцем Эзраном и с…

– Они несомненно мертвы, – быстро сказал Вирен.

Он знал, что Клуадия дружила со старшим мальчиком, Каллумом, что она тепло относилась к младшему, но пора бы уже привыкнуть к горькой новости. Вирен сообщал её дочери не в первый раз.

– Не может этого быть… – прошептала Клаудия.

Голос Вирена потеплел.

– Клаудия, мне тоже очень тяжело это принять. Но это единственный логический вывод, который напрашивается в подобной ситуации. Ты отлично знаешь, сколь жестоки и кровожадны эльфы. У принцев просто не было шансов.

– Но отец, та эльфийка была какая-то странная, она отличалась от других. Мне казалось, что она добра к принцам, не спешит их убивать, и всё выглядело так, будто они ушли с ней по доброй воле. Есть вероятность, что они до сих пор живы и находятся под её защитой.

Вирен в конце концов утомился болтовнёй дочери.

– Твой оптимизм очень мил, Клаудия, но совершенно безоснователен. Смирись, твоих приятелей больше нет в живых, – он немного помолчал. – Но порой беда порождает новое начало, – продолжил он торжественно. – Наша главная надежда сейчас в единстве, в обретении новых сил. Королевство должно идти вперёд. Мы хотим, чтобы наш народ перестал жить тяжёлым прошлым и уверенно двигался к светлому будущему.

Вирен улыбнулся дочери, и та согласно кивнула.

– А теперь помоги мне с облачением, милая.

Клаудия послушно подошла, а за ней и несколько слуг. Вместе они начали облачать Вирена в коронационные одежды. Процесс был непростой, они работали сосредоточенно и слаженно, застёгивая многочисленные пуговицы и крючки, пришнуровывая рукава. Вирен ценил, что они работают ловко и быстро, но всю дорогу ему мерещилось, что в процессе они как-то неприятно перешёптываются. Когда они наконец накинули на плечи Вирена мантию и закрепили её, в комнате повисло странное напряжение. И снова этот шепоток – Вирен хотел его проигнорировать, сегодня ему было не до праздной болтовни каких-то слуг, – однако в конце концов он потерял терпение.

– Что такое? – рявкнул он во весь голос. – О чём вы там шепчетесь, болваны? Думаете, я не слышу?

Никто не посмел ответить. Но пара человек выдала себя, бросив тревожные взгляды на птицу короля Харроу. Пип сидел на жёрдочке и смотрел прямо на Вирена, не отводя глаз. Губы Вирена растянулись в улыбке.

– Вот оно что, – сказал он, поворачиваясь к птице и расправляя мантию. – Ты не хочешь спеть в честь церемонии?

Пип, который раньше так любил петь, оставался неподвижным и молчаливым.

«Ладно, я и не ожидал от тебя поздравлений», – с усмешкой подумал Вирен про себя. А потом шагнул прочь от зеркала и вышел наконец на балкон.